Примечания Введение

Поскольку сегодня особую важность приобрел вопрос рода и поскольку он напрямую затрагивает язык настоящего повествования, здесь требуется ряд всту­пительных замечаний. Как и в любом другом историческом изложении, време­нами различие между авторским взглядом и разнообразными взглядами, им описываемыми, может быть несколько затемнено, поэтому мне представляется целесообразным предварительно внести некоторую ясность в этот вопрос. Как и многие другие, я не нахожу оправдания для того, чтобы сегодня писатели упот­ребляли слово «человек» и «человечество»* или традиционные местоимения «он» и «его», говоря непосредственно о роде человеческом или о некой обобщенной человеческой личности (например, в выражениях «назначение человека», «отно­шение человека к окружающей среде» и т.д.)- Я признаю, что подобными терми­нами в данном контексте продолжают пользоваться многие серьезные писатели и ученые — в основном, это мужчины, но попадаются среди них и женщины,— и я сознаю, насколько трудно менять глубоко укоренившиеся привычки, однако, в конечном итоге, я не думаю, что подобному словоупотреблению можно найти приемлемое оправдание, диктуемое, главным образом, соображениями стиля (краткость, изящество, ораторский пыл, сила традиции). Таких мотивов — самих по себе достойных — недостаточно для того, чтобы оправдать подразуме­вающееся тем самым «отлучение» женской половины от рода человеческого.

^*«Man» и «Mankind»: в английском языке эти слова обозначают прежде всего мужчину, и лишь затем некоего «обобщенного» человека.—Примеч. пер.

Тем не менее, подобное словоупотребление оказывается вполне коррект­ным — а на самом деле и просто необходимым для соблюдения семантической и исторической точности,— когда речь идет о том, чтобы отобразить способ мыш­ления, мировоззрение и сам образ человека (thehuman), что нашли выражение у большинства главнейших фигур западной мысли со времен древних греков и почти до наших дней. Ибо на протяжении всего своего существования западная интеллектуальная традиция вела свое происхождение недвусмысленно «по отцов­ской линии». С завидным постоянством (к которому сегодня вряд ли можно от­нестись с пониманием) эту традицию закладывали и формировали почти исключительно мужчины, писавшие для других мужчин, так что в конце концов такая «андроцентрическая» перспектива стала молчаливо приниматься за «естест­венную» перспективу. Не было случайным совпадением и то, что практически все основные языки, в рамках которых развивалась западная интеллектуальная традиция,— как древние, так и новые,— как правило, применяли для обозначения рода человеческого или некоего обобщенного человека слова мужского рода: например,anthropos(др.-греч.),homo(лат.),l'uomo(итал.),l'homme(фр.),elhombre(исп.),derMensch(нем.),man(англ.), человек. Кроме того, и обобще­ния относительно человеческого опыта делались, как правило, с применением тех слов, которые в прочих контекстах обозначали единственно представителей мужского пола: например,aner,andros(др.-греч.);man,men(англ.). При ана­лизе этой тенденции следует помнить о ряде сложностей: в каждом языке суще­ствуют свои грамматические условности в обозначении рода, свои семантические особенности, оттенки и обертона; разные слова в разных контекс­тах предполагают разные степени и формы исключительности или пристрастия; к тому же, все эти переменные неодинаковы для разных авторов и для различных эпох. Однако и сквозь все эти наслоения просматривается очевидный языковой крен в сторону мужского рода, характерный практически для всех мировоззре­ний, последовательно представленных в этой книге. Нельзя оставить такой перевес без внимания, не исказив при этом сущностного смысла и структуры этих культурных воззрений. Этот перевес представляет собой не просто одну из языковых особенностей: скорее, это языковое проявление глубинной и систем­ной — пусть по большей части и не осознанной — мужской предрасположеннос­ти в характере западного мышления.

Когда крупнейшие мыслители и писатели прошлого употребляли слово «чело­век» (man) и другие обобщающие слова мужского рода для обозначения челове­ческого рода в целом — например, «TheDescentofMan» («Происхождение человека») Дарвина (1871), или «Dehominisdignitateoratio» («Речь о достоинстве человека) Пико делла Мирандола (1486), или «DasSeelenproblemdesmodernenMenschen» («Духовная проблема современного человека») Юнга (1928),— то смысл этого понятия был полон крайней неясности. Обычно представляется очевидным, что писатель, использующий подобное выражение в контексте тако­го рода, имеет в виду весь род человеческий, а отнюдь не одних только предста­вителей мужского пола. Вместе с тем, из общей картины, на фоне которой и появляется данное слово, явствует также, что этим понятием принято обозна­чать (как прямо, так и косвенно) преобладающие мужские очертания — какими они видятся этим авторам — сущностной природы самого человека и всех челове­ческих дерзаний. Если мы намереваемся понять отличительный характер запад­ной культурной и интеллектуальной истории, то следует отдавать себе полный отчет в этой сдвинутой и устойчиво-двусмысленной манере выражения, вбираю­щейоба рода, но ориентированной прежде всего на мужской. Подразумеваемый чисто мужской смысл таких понятий вовсе не случаен — пусть он и остается чаще всего неосознанным. Если бы в настоящем исследовании мы задались целью представить традиционный западный образ мыслей и деяний, неизменно и неус­танно пользуясь нейтральными в отношении рода выражениями — такими, как «род человеческий», «человечество», «люди», «личности», «женщины и мужчи­ны» и «человеческое существо»* (наряду с парными местоимениями: «она или он», «его или ее»),— вместо тех слов, которые надлежало бы употребить в дей­ствительности-man,anthropos,andres,homines,derMenschи т.д.,— то ре­зультат подобных стараний был бы вполне сравним с трудами какого-нибудьсредневекового историка, который, упоминая о взглядах древних греков на бо­жественные силы, сознательно вставлял бы слово «Бог» везде, где сами греки сказали бы «боги», «исправляя» таким образом словоупотребление, которое могло бы ненароком поранить и оскорбить средневековый слух.

^* В оригинале: «humankind», «humanity», «people», «persons», «women and men», «human being».— Примеч. пер.

Моей целью в этом историческом повествовании было проследить за эволю­цией западного мировоззрения по мере того, как происходило его становление внутри основного течения западной интеллектуальной традиции, и я постарал­ся, насколько это было возможно, проследить за ней как бы с постепенно рас­крывающейся перспективы сомой традиции. Тщательно отбирая и чередуя внутри повествовательного констинуума особые слова и выражения, пользуясь идиома­ми только одного — современного английского языка, я попытался уловить и передать дух каждого из наиболее крупных течений, влившихся в эту традицию. Поэтому-то — во имя исторической верности — в настоящем повествовании и употребляются, где это уместно, определенные английские понятия и выраже­ния — такие, как «человек», «человечество», «современный человек»*, «человек и Бог», «место человека в космосе», «отделение человека от природы» и тому по­добное,— когда они призваны отразить дух и характерный стиль рассуждений рассматриваемой типичности или эпохи. Избегать подобных речевых оборотов в данном контексте означало бы попросту выхолащивать историю западного мыш­ления и представлять в неверном свете его основополагающий характер, внося к тому же изрядную путаницу в эту историю.

Для понимания истинного характера любого культурного мировоззрения во­прос идеологии рода и еще более острый вопрос архетипической диалектики мужского и женского представляют отнюдь не второстепенное значение, и живым отражением этой подспудной динамики является язык. В ретроспектив­ном анализе, следующем за самим повествованием, я более подробно останов­люсь на этом спорном предмете и выскажу некоторые предположения о том, на какую систему представлений подобает опираться при подходе к нему.

* «Man», «mankind», «modern man» etc.— Примеч. пер.