Символ (от греч. Symbolon — знак, опознавательная приме­та)

- идея, образ или объект, имеющий собственное содержание и одновременно представляющий в обобщенной, неразвернутой фор­ме некоторое иное содержание. С. стоит между (чистым) знаком, у которого собственное содержание ничтожно, и моделью, имеющей прямое сходство с моделируемым объектом, что позволяет модели замещать последний в процессе исследования.

[305]

С. используется человеком в некоторых видах деятельности и имеет в силу этого определенную цель. Он всегда служит обнару­жению чего-то неявного, не лежащего на поверхности, непредска­зуемого. Если цель отсутствует, то нет и С. как элемента социальной жизни, а есть то, что обычно называется знаком и служит для простого обозначения объекта.

Роль С. в человеческой практике и познании мира невозможно переоценить. Э. Кассирер даже определял человека как «символизи­рующее существо». И это определение вполне приемлемо, если сим­волизация понимается как специфическая и неотъемлемая характе­ристика деятельности индивидов и социальных групп и если описа­тельная функция С. не оказывается, как это случилось у Кассирера, второстепенной и даже производной от других функций С.

Три примера С. В «Божественной комедии» Данте Беатриче — не только действующее лицо, но и символ чистой женственности. Од­нако «чистая женственность» - это опять-таки С., хотя и более интеллектуализированный. Смысл последнего будет более понятен, если вспомнить, что Данте находит возможным уподобить Беатриче теологии. По средневековым представлениям теология является вер­шиной человеческой мудрости, но одновременно это и размышление о том, подлинное знание чего в принципе недоступно человеку.

Разъяснение смысла С. неизбежно ведет к новым С.; которые не только не способны исчерпать всю его глубину, но и сами требуют разъяснения.

Другой пример: бесконечное прибавление по единице в ряду натуральных чисел используется Гегелем не столько в качестве при­мера, сколько в качестве С. того, что он называет «дурной бесконеч­ностью». Смысл С. — и в данном примере, и обычно - носит дина­мический, становящийся характер и может быть уподоблен тому, что в математике именуется «потенциальной бесконечностью» и проти­вопоставляется «актуальной», завершенной бесконечности. Вместе с тем, С. является с точки зрения его смысла чем-то цельным и зам­кнутым.

Более сложным примером социального С. может служить дерево мудьи, или молочное дерево, — центральный символ ритуала совер­шеннолетия девочек у народности ндембу в Северо-Западной Зам­бии. Это дерево представляет собой женственность, материнство, связь матери с ребенком, девочку-неофита, процесс постижения «женской мудрости» и т. п. Одновременно оно представляет грудное молоко, материнскую грудь, гибкость тела и ума неофита и т. п.

Множество значений этого С. отчетливо распадается на два по­люса, один из которых можно назвать описательно-пре-

[306]

скриптивным, а другой — эмоциональным. Взаимосвязь аспектов каждого из полюсов не является постоянной: в разных ситуациях один из аспектов становится доминирующим, а осталь­ные отходят на задний план.

У С. всегда имеется целое семейство значений. Они связываются в единство посредством аналогии или ассоциации, которые могут опираться как на реальный, так и на вымышленный мир. С. конден­сирует множество идей, действий, отношений между вещами и т. д. Он является свернутой формой высказывания или даже целого рас­сказа. Как таковой, он всегда не только многозначен, но и неопреде­ленен. Его значения чаще всего разнородны: это могут быть образы и понятия, конкретное и абстрактное, познание и эмоции, сенсорное и нормативное. С. может представлять разнородные и даже противо­положные темы. Нередко даже контекст, в котором он фигурирует, оказывается неадекватным в качестве средства ограничения его мно­гозначности. Единство значений С. никогда не является чисто по­знавательным, во многом оно основывается на интуиции и чувстве.

С. как универсальная (эстетическая) категория раскрывается че­рез сопоставление его с категориями художественного образа, с од­ной стороны, знака и аллегории - с другой. Наличие у С. внешнего и внутреннего содержания сближает его с софизмом, антиномией, притчей как особыми формами первоначальной, неявной постанов­ки проблемы.

С. является, далее, подвижной системой взаимосвязанных функ­ций. В познавательных целях он используется для классификации вещей, для различения того, что представляется смешавшимся и не­ясным. В других функциях он, как правило, смешивает многие по очевидности разные вещи. В эмотивной функции С. выражает состояния души того, кто его использует. В эректической фун­кции С. служит для возбуждения определенных желаний и чувств. При использовании С. с магической целью он должен, как предполагается, привести в действие определенные силы, нарушая тем самым привычный, считаемый естественным ход вещей.

Эти функции С. выступают обычно вместе, во взаимопереплете­нии и дополнении. Но в каждом конкретном случае доминирует одна из них, что позволяет говорить о познавательных С., магичес­ких С. и т. д.

Всякое познание всегда символично. Это относится и к научному познанию. С., используемые для целей познания, имеют, однако, целый ряд особенностей.

Прежде всего, у этих С. явно доминирует познавательный аспект и уходит в глубокую тень возбуждающий момент. Смыслы, сто-

[307]

ящие за познавательным С., являются довольно ясными, во вся­ком случае они заметно яснее, чем у С. других типов. Из серии смыслов познавательного С. лишь один оказывается уместным в момент предъявления конфигурации С. Это придает такому С. ана­литическую силу и позволяет ему служить хорошим средством пред­варительной ориентировки и классификации. Для познавательных С. особенно важна та символическая конфигурация, в которой они выступают: она выделяет из многих смыслов С. его первоплановый смысл. Употребление познавательного С. не требует, чтобы исполь­зующий его выражал с его помощью какие-то особые и тем более чрезвычайные эмоции или чувства. Напротив, это употребление пред­полагает определенную рассудительность и рациональность как со стороны того, к кому обращен С., так и со стороны того, кто его употребляет. Последний должен отстраниться и снять по возможно­сти субъективный момент; объективируя С., он должен позволить ему говорить от себя. Относительно ясны не только смыслы позна­вательного С., но и их связи между собой, а также связь смыслов с тем контекстом, в котором используется С.: конфигурации смыс­лов С. почти всегда удается поставить в соответствие определенную конфигурацию элементов самого контекста.

В познании С. играют особенно важную и заметную роль в пери­оды формирования научных теорий и их кризиса, когда нет еще твердой в ядре и ясной в деталях программы исследований или она начала уже разлагаться и терять определенность. По мере уточнения, конкретизации и стабилизации теории роль С. в ней резко падает. Они постепенно «окостеневают» и превращаются в «знаки». В даль­нейшем, в условиях кризиса и разложения теории, многие ее знаки снова обретают характер С.: они становятся многозначными, начи­нают вызывать споры, выражают и возбуждают определенные ду­шевные состояния, побуждают к деятельности, направленной на транс­формацию мира, задаваемого теорией, на нарушение привычных, «ес­тественных» связей его объектов.

Так, выражение «√-1» было С. до тех пор, пока не была разра­ботана теория мнимых и комплексных чисел. Введенное Лейбницем выражение для обозначения производных «(dx/dy)» оставалось С. до XIX в., когда Коши и Больцано была найдена подходящая ин­терпретация для этого С., т. е. был однозначно определен его смысл. Кризис теории и появление в ней парадоксов — характерный при­знак того, что центральные ее понятия превратились в многознач­ные и многофункциональные С.