Плотин Жизнь и трактаты

Хоть и не в такой мере известный обывателю, как Сократ, Платон или Аристотель, древнегреческий философ Плотин (III в. после Р.Х.) вполне может быть поставлен в один ряд с названными только что гениями античной мысли. До Плотина античная философская мысль развивалась примерно тысячу лет. Существовали различные школы, которые никак не могли найти между собой никаких точек соприкосновения, и Плотин в своей философии предпринимает беспрецедентную попытку сделать синтез всех предыдущих систем. И, как это ни удивительно, ему это удалось.

К этому времени философы практически перестали создавать самостоятельные философские учения, обычно все их усилия были направлены на то, чтобы как можно более подробно и толково изъяснить мысли древних. Во многом это было связано не только с фактами социальной жизни, но и благодаря усилиям скептиков, которые подвергали разрушительной критике все мало-мальски здравые рассуждения. От пера скептиков ничто не ускользало, и конечно, философы не могли полноценно работать в такой обстановке: проникаясь взглядами скептиков, они становились гораздо более осторожными в своих высказываниях. Обычная позиция философов того времени сводилась к толкованию мыслей Платона и Аристотеля, Сократа и Пифагора, Гераклита и Демокрита, к которым возводили начало своих школ соответствующие философы, шла ли речь об Академии, Ликее, стоиках, скептиках или эпикурейцах. Позиция их сводилась к безраздельному уважению мысли древних. Самая популярная фраза того времени была: он сказал. Он — это Платон, Аристотель или Сократ, и то, что «он сказал», означало высшую истину, которую невозможно оспаривать, а можно лишь исследовать (последнее не относилось к скептикам, которые никому и ничему не доверяли, кроме своих собственных ощущений).

Принадлежа к своему времени, к своей эпохе. Плотин, казалось бы, также не создавал своей собственной школы. Сам он ощущал себя платоником — истолкователем учения Платона. Хотя в своих трактатах он иногда и позволял себе поспорить с Платоном, но эта фраза — он сказал, встречается у Плотина весьма часто. Но платонизм Плотина весьма оригинален. Это уже не чистый Платон, а Платон, обогащенный взглядами Аристотеля, стоиков, скептиков, эпикурейцев, пифагорейцев и обогащенный так, что при этом получалась не некая эклектичная смесь, а цельная философская система, которая получила название неоплатонизма. В этом названии содержится доля истины, но всего лишь доля. Это действительно платонизм, но платонизм, созданный в значительном удалении от того времени, в котором жил Платон, и в значительно большей степени являющийся самобытным учением Плотина и его учеников и последователей: Порфирия, Ямвлиха и Прокла. Именно этими четырьмя именами обычно исчерпывается история неоплатонизма. Философия неоплатонизма оказалась весьма влиятельной школой своего времени и оказала одно из сильнейших воздействий на последующую философскую мысль, в частности и прежде всего на христианскую философскую мысль, в том числе и на возникновение различных ересей.

О жизни Плотина можно узнать из единственного источника, написанного его учеником Порфирием, который так и называется «Жизнь Плотина». Эта работа издана в качестве приложения к книге Диогена Лаэртского, а также в качестве приложения к «Сочинениям» самого Плотина.

Жизнеописание своего учителя Порфирий начинает следующими словами: «Плотин, философ нашего времени, казалось, всегда испытывал стыд оттого, что жил в телесном облике, и из-за такого его настроения всегда избегал рассказывать и о происхождении своем, и о родителях, и о родине.» Такое начало настраивает нас на то, что даже из этого жизнеописания мы о жизни Плотина узнаем довольно мало.

«Позировать живописцу или скульптору было для него так противно, что однажды он сказал Амелию, когда тот попросил его дать снять с себя портрет: разве мало тебе этого подобия, в которое одела меня природа, что ты еще хочешь сделать подобие подобия и оставить его на долгие годы, словно в нем есть на что глядеть?» Эти две фразы блестяще показывают нам характер Плотина и отношение его к этому миру — миру материальному. Дальше Порфирий говорит, что Амелий все же обхитрил Плотина, и ему удалось изваять портрет Плотина, который известен сейчас как единственное его изображение (кстати, весьма поврежденное временем).

Из этого жизнеописания мы узнаем, что Плотин умер в 270 г., прожив 66 лет. Следовательно, родился он в 204 г., место его рождения в точности не известно. Предположительно это было местечко Лико в верхнем Египте (в дальнейшем Ликополис, а ныне египетский город Асьют), но Порфирий этого не указывает. Он пишет, что Плотин учился в Александрии, и первые годы своей жизни он провел именно в этом египетском городе. Из детства Плотина Порфирий указывает довольно своеобразную деталь: «О жизни своей в беседах случалось ему рассказывать нам вот что: молоком у кормилицы он питался до самого школьного возраста, еще в восемь лет раскрывал ей груди, чтобы пососать, но услышав однажды: какой гадкий мальчик, — устыдился и перестал. К философии он обратился на 28-м году и был направлен к самым видным александрийским ученым, но ушел с их уроков со стыдом и печалью, как сам потом рассказывал о своих чувствах одному из друзей. Друг понял, чего ему хотелось в душе, и послал его к Аммонию, у которого Плотин еще не бывал. И тогда, побывав у Аммония и послушав его. Плотин сказал другу: вот кого я искал».

У Аммония Плотин пробыл II лет. Кроме Плотина, у Аммония обучалось довольно много учеников, в том числе, как пишет Порфирий, был среди них и некий Ориген. Между учениками Аммония шла договоренность о нераспространении взглядов своего учителя, но впоследствии один из учеников этот уговор нарушил, а вторым учеником, нарушившим этот уговор, был Ориген (об этом таинственном Оригене мы поговорим чуть позже).

Когда Плотину исполнилось 39 лет, он захотел узнать еще больше о философии; по всей видимости, у Аммония Саккаса он обучился всему, что хотел, и, как это часто бывало у греческих мудрецов, захотел узнать, чему учат восточные философы. И тогда он выбрал довольно необычный для нас, но вполне обычный для того времени способ: записался воином к императору Гордиану, и предпринял вместе с ним поход на Персию. Гордиан погиб в Месопотамии. Плотин едва спасся и вернулся в Антиохию, и оттуда, уже 40 лет отроду, приехал в Рим. Из Рима Плотин уже практически не выезжал, и только перед смертью уехал из Рима в Кампанию, в имение своего старого друга, где и провел последние месяцы своей жизни.

В Риме Плотин основал свою школу; у него было довольно много учеников (в том числе и Порфирий). Начав преподавать, он стал обучать уже своим собственным взглядам. Сформировались ли его взгляды к тому времени уже окончательно, или в процессе преподавания он их развивал — об этом бытуют разные мнения. А.Ф. Лосев, в частности, указывает, что Плотин в это время излагал свои собственные, уже сформировавшиеся взгляды, и ни о какой дальнейшей их эволюции речи быть не может. Ряд других философов (в том числе автор этих строк) придерживаются несколько другого мнения, на основании его же собственных трактатов. К 40 годам Плотин только лишь закончил учебу (II лет он учился у Аммония Саккаса, один год странствовал, и затем сразу же стал преподавать). Из первых его трактатов видно, что терминология его к этому времени еще не совсем устоялась, и в дальнейшем его творчестве прослеживается значительная эволюция.

Но и трактаты Плотин начал писать тоже далеко не сразу. Вначале, как это было принято у античных философов, он преподавал в устной форме, и только потом, по просьбе своих учеников, стал записывать свои трактаты. При этом Плотин обладал феноменальными способностями, на которые указывает Порфирий. К Плотину часто приходили его ученики, чтобы развеять некоторые свои сомнения, получить ответы на волновавшие их вопросы, и Плотин всегда с радостью принимал такого пытливого ученика, в каком бы состоянии сам ни находился, и вместе с ним пытался найти ответ на все его вопросы, чтобы ученик ушел удовлетворенный. Если Плотин при этом работал над своим очередным трактатом, он прерывал свою работу и беседовал с учеником сколь угодно долго, чтобы найти ответы на все его вопросы и недоумения, и это могло продолжаться не один час и даже не один день. И только после того, как ученик уходил. Плотин возвращался к своему трактату так, как будто он от него никогда и не отрывался, и даже не перечитывая написанное, продолжал с полуслова, на котором он остановился. Эта подробность, сохраненная Порфирием, свидетельствует нам о феноменальной памяти Плотина, как и о том, что он всегда держал в уме нить своего рассуждения и мог в любой момент к ней возвратиться.

Кроме того, что Плотин был гениальным философом, факты, описанные Порфирием, показывают, что он был еще и незаурядным педагогом, потому что многие богатые граждане Рима отдавали Плотину своих детей на воспитание. Если же во время обучения детей у Плотина отцы их внезапно умирали, то Плотин оставлял детей у себя, так что они не только воспитывались и образовывались у Плотина, но и жили у него. Этот факт говорит о том, что Плотин был довольно обеспеченным человеком и дом его был достаточно велик.

Об отношении Плотина к своему телу мы имеем уже представление из приведенной выше цитаты, и результат такого отношения можно наблюдать в последние годы жизни Плотина. «Часто страдая животом, он никогда не позволял себе делать промывание, твердя, что не к лицу старику такое лечение. Он отказывался принимать териак, говоря, что даже мясо домашних животных для него не годится в пищу. В бани он не ходил, а вместо этого растирался каждый день дома. Когда же мор усилился [неизвестно, о какой именно эпидемии здесь идет речь — В.Л.] и растиравшие его прислужники погибли, то, оставшись без этого лечения, он заболел еще и горлом. При мне никаких признаков этого еще не было (пишет Порфирий), но когда я уехал, болезнь его усилилась настолько, что и голос его, чистый и звучный, исчез от хрипа, взгляд помутился, и руки и ноги его стали подволакиваться. Об этом мне рассказал по возвращении наш товарищ Евстохий, оставшийся при нем до самого конца, остальные же друзья избегали с ним встреч, чтобы не слышать, как он не может выговорить даже их имен.»

Судя по всему, к концу жизни Плотин был настолько дряхл и вид его настолько неприятен, что даже близкие ученики, кроме Евстохия, покинули его. Может быть, такое состояние было следствием отношения Плотина к своему телу, когда он столько времени не мылся, не лечился и никак о себе не заботился. Какая именно болезнь постигла его в последние месяцы его жизни, неизвестно. Разные врачи на основании перечисленных выше симптомов предполагают разное: одни говорят, что это была проказа, другие — туберкулез.

«Тогда Плотин уехал из Рима в Кампанию, в имение Зефа, своего старого друга, которого уже не было в живых... О кончине его Евстохий нам рассказывал так (сам Евстохий жил в Путеолах и поспел к нему, лишь когда уже было поздно). Умирающий сказал ему: «А я тебя все еще жду». Потом сказал ему, что сейчас попытается слить то, что было божественного в нем, с тем, что есть божественного во Вселенной. И тут змея проскользнула под постелью, где он лежал, и исчезла в отверстии стены. И он испустил дыхание [по тогдашним языческим повериям, душа, уходя из тела, принимает вид змеи — В.Л.}. Было ему в то время, по словам Евстохия, 66 лет.»

Вот все, что известно о жизни Плотина. О трактатах его Порфирий говорит, что Плотин писал их от случая к случаю, когда об этом просили его ученики, или когда сам он чувствовал внутреннюю необходимость. Заглавий к ним он не давал, поэтому ученики озаглавливали их сами. Делали они это по-разному, и в результате многие из трактатов озаглавлены так, как сам Плотин, может быть, не стал бы их называть (кроме тех, что были озаглавлены еще при его жизни). Порфирий перечисляет эти названия: «О прекрасном», «О бессмертии души», «О судьбе», «О сущности души», «О трех начальных субстанциях», «О двух материях», «О качестве», «О диалектике», «О силе и действии», «Против гностиков» и т.д. — всего насчитывается 54 трактата, хотя в действительности их было иное количество, потому что Порфирий, получив после смерти своего учителя наследство в виде письменных его работ, решил их издать и при этом предпринял некоторое их редактирование. Сам Порфирий пишет, что число 54 его поразило тем, что оно разделяется на 6 и на 9: оба числа являются священными, что показывает священный характер всех трактатов Плотина. В действительности это не совсем так, потому что некоторые трактаты Порфирий разбил на несколько частей, а другие, наоборот, объединил в один, так что число 54 получилось у него достаточно искусственно.

Эти трактаты Порфирий объединил в шесть групп, в каждой группе по девять. Девять по-древнегречески будет эннеа, поэтому все эти группы получили название «Эннеады» (т. е. девятки) — так и называются работы Плотина во всей их совокупности. Разбил их Порфирий следующим образом: в первую Эннеаду он включил трактаты, посвященные этике, во вторую — трактаты, посвященные предметам физическим и обнимающие то, что относится к космосу; третья Эннеада, также посвященная космосу, охватывает смежные с ним предметы — это то, что мы бы назвали натурфилософией, философией природы; четвертая посвящена работам о Душе; пятая — работам об Уме; шестая, наиболее объемная Эннеада, фактически равная по объему всем предыдущим, включает работы о Едином. О том, что такое Душа, Ум и Единое, мы еще поговорим.

Обозначены все эти работы соответствующим образом: часто все эти трактаты называются не так, как они были озаглавлены в школе учениками Плотина, а так, как их издал Порфирий. Скажем, один из ключевых трактатов Плотина «О трех первоначальных субстанциях» помещен в пятую Эннеаду и занимает там первое место. Место, занимаемое трактатом в Эннеаде, у Порфирия не случайно. Как он сам пишет, он расположил их в порядке возрастающей сложности, но часто, с нашей точки зрения, это не совсем так, и их следовало бы расположить несколько иначе. Условно можно обозначить трактат «О трех первоначальных субстанциях» как 5.1 (пятая Эннеада, первый трактат), а поскольку это десятый трактат по хронологии, сюда еще добавляется [10].

Или так: 1.1 — трактат «Что такое животное и что такое человек», первый трактат в первой Эннеаде. Часто такое обозначение помогает понять, о чем работа: если номер трактата начинается с цифры 5, то он находится в пятой Эннеаде и, значит, в большей степени посвящен проблемам Ума, чем каким-то иным. Почему в большей степени, а не собственно проблемам ума? У Плотина нет трактатов в современном понимании этого слова, когда философы развивают некоторую систему, исходя из одного положения, аксиомы и логически восходят ко всем ее следствиям, делая все рассудочные выводы.

Плотин, размышляя о каком-нибудь предмете, приводил в действие весь арсенал своей собственной философии. Поэтому, читая, например, трактат «О судьбе» или «О том, что такое животное и что такое человек», или «О трех первоначальных ипостасях», или какие-то другие, мы в каждом из них увидим в сжатой форме всю философию Плотина. Поэтому понимать Плотина весьма и весьма сложно, как и излагать его мысли в школьном курсе философии. Проблема герменевтики, ставшая наиболее популярной в конце XIX в., для Плотина актуальна как ни для кого из философов: для того, чтобы знать всю философию Плотина, нужно его читать, а для того, чтобы читать и понимать, нужно знать всю его философскую систему. Эта проблема относится к каждому философу, но к Плотину она применима как ни к кому другому. Поэтому Плотина часто считают одним из наиболее сложных философов. Язык, которым написаны его трактаты, часто непонятен; очевидно, что писал он их не как педагог, а скорее записывал их для себя или для тех своих учеников, которые уже все знали из устных занятий и которым эти работы скорее нужны были для того, чтобы повторить то, что было уже им известно. Поэтому читать Плотина довольно трудно, и, так же как и Гераклита, его называют часто «темным философом».

Еще об одной проблеме, связанной с именем Плотина, — об Оригене. Второй раз это имя всплывает в работе Порфирия в следующем контексте. Порфирий пишет, что однажды на занятие, которое проводил Плотин со своими учениками, зашел Ориген. Плотин тут же покраснел, ни слова не говоря «свернул» занятие и попросил учеников разойтись. Когда Порфирий спросил, чем была вызвана такая странная спешка. Плотин смущенно ответил, что не может преподавать в присутствии человека, который заранее знает все то, что он скажет. Это, конечно, можно объяснить тем, что Ориген учился вместе с Плотином у Аммония Сакката, но с другой стороны, понятно, что Ориген должен был быть человеком, по своему уму по крайней мере равным Плотину, если не превосходящим его. В любом случае можно сделать вывод, что Ориген, по всей видимости, был человеком не менее гениальным, чем Плотин. Если о Плотине все говорят как об одном из наиболее гениальных философов, то Ориген также не мог затеряться среди людей, окружавших Плотина. Это дает основание предположить, что это был тот самый Ориген, один из учителей христианской Церкви, который, с одной стороны, оказал огромное влияние на богословие многих Отцов Церкви (в частности, великих каппадокийцев), а с другой стороны, вероятно, сам того не желая, своим трактатом «О началах» дал толчок многим ересям, которые впоследствии были осуждены на V Вселенском соборе. Это гипотеза, и до сих пор одни считают, что Ориген — ученик Аммония Саккаса, Ориген — Друг Плотина и Ориген-христианин это одно и то же лицо, другие считают, что это совершенно разные лица. Никаких исторических доказательств в пользу того или иного предположения пока не найдено, поэтому каждый выбирает ту версию, которая ему по душе. Но все же местожительство Оригена и Плотина, а также ум Оригена, о котором идет речь у Порфирия, позволяет предположить, что Ориген-христианин и Ориген — друг Плотина одно и то же лицо. К тому же Порфирий указывает, что Ориген написал трактат, в котором говорится, что Творец мира — это Царь, т. е. говорится о Боге как о Творце мира, а это возможно только лишь в христианском понимании этого понятия.

Что читать о Плотине? Есть такая серия “Античная библиотека”, изданная при участии Греко-Латинского кабинета, лучше основываться на этой книге. Еще есть издание Плотина в виде двух брошюр (пер. Малеванского) — там пятая Эннеада и часть трактатов из шестой. Перевод Малеванского напоминает скорее пересказ. Плотин на русский язык до сих полностью не переведен, и труды его существуют у нас во множестве более или менее удачных переводов, один из которых принадлежит автору этих строк. Насколько сложно переводить Плотина, я убедился на собственном опыте. Одни переводы, как у Малеванского, больше уходят в сторону пересказа, другие, как у А.Ф.Лосева, в действительности являются не столько переводами, сколько интерпретацией Плотина (такой подход еще дальше уводит от оригинала). Так или иначе, Плотина нужно читать, и в первую очередь трактат 5.1 в пер. Малеванского он называется “О трех первых началах, или субстанциях”. Часто он называется еще “О трех первоначальных ипостасях”. Затем трактаты “О природе и источнике зла”(1.8), “О бессмертии души” (4.7). Недавно вышел “Историко-философский ежегодник” за 1995 г., в котором опубликован трактат “О нисхождении души в тела” (4.9), очень характерный для Плотина, посвященный одной из ключевых проблем. Тем, кто хочет изучить Плотина более подробно, я порекомендовал бы трактаты “О времени и вечности” (3.7) и “О сущности души” (4.1 и 4.2).

Очень осторожно нужно относиться к киевскому изданию Плотина, в котором некоторые трактаты даются в переводе с английского. Это случай недопустимый, и русская переводческая школа еще в конце XVIII в. отказалась от такой практики.