Вопрос №67: Кризисы науки как история ее развития

Общепринято считать, что российская наука находится в глубоком кризисе. В этом отношении она не очень отличается от советской науки, которая, вопреки мнениям академиков РАН РФ, последние десятилетия своего существования находилась далеко не в идеальном состоянии. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть советские газеты 70–80-х годов, вспомнить разговоры в институтских курилках и — если это мало — поднять в архивах многочисленные постановления ЦК КПСС и Совмина СССР на соответствующие темы.

Мировая наука тоже не процветает, и российская наука совсем не одинока в своих негативных самооценках. Более того, несколько последних десятилетий огромный механизм мировой науки в основном воспроизводит, проверяет и детализирует знания, сформированные в своей основе уже ушедшими поколениями ученых. Столь длительное отсутствие принципиально новых результатов дало основания для рассуждений о кризисе науки в целом и даже для пророчеств о ее конце. Смысл пророчеств туманен, но учеными массами овладевает предчувствие достижения предела развития если не науки в целом, то ее социальных и организационных форм.

Сама наука как социальный институт весьма изменчива. Наука древних греков совсем не такова, как наука XVIII–XIX веков, которая в свою очередь имеет мало что общего с наукой середины XX века. Однако и сегодня уровень понимания того, что такое наука и научное знание вряд ли кардинально отличается от древнегреческого. Неслучайно ведь, что ссылками на Платона и Аристотеля переполнены труды самых модных философов и методологов науки.

Ни совокупность отсылок к греческой традиции, ни современные конструкции философов и методологов не вносят ясности в вопрос, что есть наука и чем она отличается от других форм знания. Очевидно, что она по меньшей мере не монолитна. Это, если не вдаваться в сложности, следует из богатства ее организационных форм. Многообразие университетов и лабораторий, институтов, библиотек и музеев не случайность и не прихоть истории. Это отражение многообразия как объектов науки, так и условий, необходимых для того, чтобы навыки выделения этих объектов, наблюдения и экспериментирования воспроизводились наиболее строго — в виде традиции научной школы или коллекции феноменов.

Наука лишь одна из форм знания. Отличие науки от обыденного опыта, религии, магии, искусства прежде всего в том, что научное знание всегда ограничено областью применения. Оно специализировано, разведено по факультетам. Это значит, что из законов физики, например, законы генетики или социологии не выводимы. Как из законов социологии не выводимы физические законы.

Научное знание верифицируемо, т. е. научные факты и обобщения, полученные одними учеными, проверяются другими учеными по стандартным процедурам и, в том случае если факты и обобщения не подтверждаются, то они теряют статус научных. Научное знание верно только при определенных начальных условиях, т. е. оно фальсифицируется при расширении этих условий. Оно отчуждается от исследователей (хранится в текстах, коллекциях), не требует личного участия и веры, воспроизводится без личного участия первооткрывателей.

Инструменты и приборы, с помощью которых оно было получено, могут быть усовершенствованы и преобразованы, если это выгодно, в товары: машины, механизмы и другие приспособления.

Это далеко не все характеристики научного знания, отличающие его от мистического или эстетического. Но и с этими номинальными определениями согласны отнюдь не все ученые и методологи науки. Много лет продолжаются методологическая и философская дискуссии, в которых научная общественность пытается «ухватить специфику научного знания», оттачивает логики верификации и фальсификации, выстраивает иерархии разного рода теорий, критически обновляет корпус фактов, законов и обобщений.

Однако сегодня, как и сотни лет назад, нет возможности посмотреть на совокупность научных знаний извне и упорядочить их сообразно более масштабным, чем имеющиеся, теориям. Это признак методологического кризиса. Но нет никаких признаков методического и инструментального кризисов. Объемлющей и объясняющей теории науки как нет, так и нет, но машина науки крутится по-прежнему плавно, подтверждая уже известные теории и факты. А что приращение знания минимально, так это проблема скорее мета-, чем внутринаучная.

Таким образом, вероятнее всего публичные дискуссии о кризисе науки относятся не к процессу получения знания, а к государственным, культурным и корпоративным институтам, связанным с использованием результатов научных исследований для не совсем — или совсем ненаучных целей.