6. Пути расходятся

Однако Парацельс оставил после себя множество последователей. Наиболее радикальным из них был таинственный Василий Валентин, доклад которого о медицинских свойствах сурьмы дал значительный импульс распространению минеральной медицины. До сих пор не установлено, был ли Василий реальной личностью или же лишь псевдонимом коллектива авторов.

Следует отметить, что сходство работ Парацельса и Валентина в некотором отношении столь изумительно, что они оба одно время подозревались в плагиате. Парацельс, как и Василий, остановился на восхитительном внешнем виде металлической сурьмы: "отмеченная звездой", - писал он, - "известна лишь сыновьям божественного спагирического искусства". Василий превозносил медицинские свойства сурьмяных лекарств: "Хотя сурьма в необработанном виде смертельно ядовита, яд, безусловно, может притягивать к себе яд эффективнее, чем любое другое гетерогенное вещество… в ней [сурьме] скрыто удивительное лекарство".

Споря с приверженцами традиционной медицины, Василий так писал о свойствах сурьмы: "Никто кроме меня не имеет представления о ее потенциале, свойствах, силах, действии и эффективности. Если бы такой человек нашелся, ему подобало бы даровать триумф подобно великим королям и войнам после героических свершений на поле боя. Однако боюсь, что немногим из наших докторов это грозит". Его увлеченность сурьмой связана с забавной, но сомнительной историей, которая касается возникновения термина "antimony" [сурьма, лат.]. Отметив сильное слабительное действие сернистой сурьмы на монастырских свиней, Василий незаметно добавил некоторое ее количество в трапезу ничего не подозревающим братьям, внимательно наблюдая за результатом. Но, к великому сожалению, он оказался плачевным - после приема средства все монахи умерли. Поэтому сурьма будто бы получила название, произведенное от "anti-moine" (средство против монахов).

Следует также сказать о современнике Василия Великого, который в 1608 году стал спонсором парижского издания "Novum Lumen Chemicum" [Новый Свет Химии], труда польского алхимика Сендивогия. Этот самый Жан Бегун, при помощи некоторых влиятельных парижских врачей, открыл около 1604 года в Париже школу обучения аптечному делу и "химии", как стали теперь называть классическую форму алхимии. Он читал лекции и давал практические демонстрации работы с химическими препаратами, а в 1610 году издал, в помощь своим студентам, небольшую работу, названную "Tyrocinium Chymicum" ("Начинающий химик"). Доработанное и расширенное издание было опубликовано во Франции в 1615 году под названием "Les Elements de Chymie" ("Химия элементов"). Эта доступная демонстрация практических методов использования фармацевтических препаратов, а также ятрохимической и спагирической точек зрения "химии" очень контрастировала с мистическими излияниями современника Бегуна Михаила Майера. В самом деле, работы этих двух авторов служат лучшей иллюстрацией расхождения путей алхимиков. Работа Бегуна стала самой популярной книгой по "химии" в семнадцатом веке; между 1612 и 1690 появилось почти 50 изданий на различных языках, преимущественно на латыни.

В личности Жана Бегуна было мало таинственного, что нельзя сказать о появившемся несколько позднее Жане Баптиста ван Гельмонте. Во многих отношениях он был крайне проницательным и, хотя и следовал за Парацельсом до определенного момента, в вопросе "tria prima" не соглашался с ним. Он пошел дальше и отказался также от четырех элементов Аристотеля, чтобы вернуться к идеям греческого философа Фалеса, который видел воду в качестве первоначала. Ван Гельмонт был хорошим экспериментатором. Он выяснил, что многие материалы растительного животного мира, также как и многие минералы, растворяются в воде при нагревании. В знаменитом опыте он вырастил небольшую иву за пять лет, питая ее одной лишь водой. Опустив незначительное уменьшение массы земли, в которой она росла, он обнаружил, что ива увеличила свой вес с 5 до 169 фунтов. Вполне оправданно, согласно уровню знаний тех дней, он предположил, что вещество дерева было построено из одной лишь воды. И хотя он (а возможно Парацельс до него) ввел в обращение термин "газ" (от слова "хаос"), ван Гельмонт не обладал точными познаниями о газообразных веществах. Он не был осведомлен об их функциях или даже о присутствии атмосферы, об углекислом газе, из которого, через процессы растительной жизни, дерево получает большую часть этого приращения в весе.

Ранее в семнадцатом веке в Париже возникла группа последователей Парацельса, преимущественно протестантов, которые стали покровителями Жана Бегуна. Незадолго до его смерти, примерно в 1618 году, в Париж прибыл абердинец по имени Уильям Дэвидсон, которое офранцузилось до dAvissone. Он стал преемником Бегуна и позднее, в 1647 году, Дэвидсон стал первым профессором химии в Jardin du Roi в Париже, получив это звание одним из первых, если не первым. Вплоть до семнадцатого века химия, в том виде, в котором она была известна, преподавалась профессорами медицины. Но в 1609 году Иоганн Гартман был назначен в Университет Марбурга, где читал лекции по ятрохимии, а в 1639 году Вернер Ролфинк стал "Главой химических занятий" ("Director exercitii chymici") Йенского университета.

В течение около двухсот лет после возникновения должности профессора химии в Jardin du Roi, прогресс в этой области во Франции стал тесно связан с работами многих выдающихся химиков, работающих в этом институте. Среди них были Уильям Глассер, братья Руэль, Пьер Макер, Жозеф Луи Гей-Люссак и Мишель Эжен Шеврёль. Николя Лефебр, также как Бегун и Дэвидсон, читал публичные лекции и проводил демонстрации в Париже по спагирической химии. Отслужив почти десять лет в Jardin du Roi, он стал в 1660 году, вскоре после Возрождения, "Королевским профессором химии" при Чарльзе II. Его "Трактат о химии", опубликованный в Париже в 1660, получил широкое признание в качестве стандартного курса химии в течение последующего века. Он претерпел множество изданий на нескольких языках, первое англоязычное издание вышло в 1661 году под заголовком "Полный курс химии". Оно было написано не на латыни, поскольку адресовалось "не только фармацевтам, но также людям других профессий" и включало в себя результаты тридцатипятилетнего опыта изготовления лекарств из растительных, животных и минеральных источников. Химия, согласно Лефебру, имеет тройственную структуру: "философскую", или всецело научную, ятрохимию, или медицинскую химию, которая зависит от первой, и фармацевтическую химию, которая зависит от ятрохимии. По существу, книга являлась собранием описаний медицинских препаратов, понятно описанная в соответствии с техниками своего времени.

Чарльз II очень заинтересовался лабораторией Лефебра в Сент-Джеймсском дворце. В 1662 году он пригласил Джона Ивлина осмотреть ее и познакомиться, как последний записал в своем дневнике, "с месье Лефебром, его химиком, с целью увидеть процесс приготовления успокоительного для сэра Уолтера Рэли: он подготовил его Светлости доклад о каждом ингредиенте на французском языке". Сэмюэл Пипс также отразил в своем знаменитом дневнике визит в "маленькую королевскую лабораторию", оказавшуюся "милым местом, где я увидел большое количество колб и прочего, но ничего не понял".

Кристофер Глазер, который сменил Лефебра в Jardin du Roi, также опубликовал успешный "Трактат о химии" в 1663 году, который вышел на английском и немецком языках в 1677.

Работы Бегуна, Лефебра и Глазера, при всей их успешности, обошел по популярности "Курс химии" Николы Лемери. Впервые опубликованная в 1675 году, книга пережила множество изданий на различные языки и имела самую широкую аудиторию среди трудов по химии вплоть до второй половины восемнадцатого века. Первое из четырех английских изданий вышло в 1677 году, когда Лемери еще был учеником Глазера, и его оригинальный "Курс химии" многим обязан превосходному трактату последнего.

Обладая, в целом, тем же характером, что и предшественники, книга Лемери была несколько более интересной, написанной в простой и привлекательной манере. Сам он был одаренным практиком, и его указания были крайне точными. Исчерпывающий алфавитный указатель давал читателю не только быстрый доступ ко всем разделам курса, но также содержал длинный список лекарств от практически любой мыслимой болезни человека, от зубной боли и мозолей до ипохондрии.

Во вступлении к своему докладу о золоте, Лемери в интересной и яркой манере рассказывает об искателях философского камня, следовательно, адепты старой алхимии все еще были активны в то время. Он говорит о "трудах и боли, службе, муках и изнашивании" этого сорта алхимиков, об их работе и материалах, об их мошенничестве и "искусной изобретательности, которую они слишком часто навязывают тем, у кого есть деньги, чтобы заставить стать партнерами в их Работе". Он делает вывод, что "получение золота оказывается, строго говоря, пустой тратой времени на работу впотьмах, и я нахожу, что алхимия… это искусство без какого-либо искусства, ее начало есть ложь, ее середина - не что иное, как труд, а ее конец - нищенство".

И хотя некоторые ятрохимики придерживались умеренных взглядов, были и другие, которые доводили доктрины Парацельса до крайности. Таким образом, в конце концов, ближе к концу семнадцатого века, ятрохимия потеряла доверие и стала приходить в упадок. Один ее из радикальных представителей, Жак Дюбуа, изображал медицину как нечто едва ли большее, чем химия, применяемая к механизму. Он приписывал болезни присутствию кислотной или щелочной "жесткости" и смотрел на процессы тела, как здорового, так и больного, как на чисто химические. Ведомый такими убеждениями, он без промедления выписывал опасные лекарства, такие как сульфат цинка и нитрат серебра. В "Истории химии" (1830 год) Томас Томсон пишет, что в человеческом организме Дюбуа "не видел ничего, кроме жидкой взвеси в процессе непрерывной ферментации, дистилляции, вспенивания или осаждения; врач был унижен им до уровня дистиллятора или пивовара".