§ 9. Леон Брюнсвик

А. Исторические предпосылки и своеобразие. Французский идеализм XIX столетия, главным представителем которого следует считать оригинального кантианца Шарля Ренувье (1815-1903), насчитывал и ряд других значительных философов, которые, впрочем, как правило, не много публиковали. Среди них в первую очередь надо назвать Октава Гамелена (1856-1907), опубликовавшего серьезные работы о многих великих философах, но лишь один систематический труд - вышедший в 1907 г. «Очерк об основных элементах представления». К тому же направлению принадлежит Жюль Ланьо (1851-1894), влияние которого носило в основном личный характер. Его произведения вышли в доступном виде лишь в 1924-1925 гг. Затем надо упомянуть Доминика Пароди (род. в 1870 г.) и Эмиля Шартье (1868-1951), известного под псевдонимом «Алэн». Но самый значительный французский идеалист и самый влиятельный во Франции философ, наряду с Бергсоном, это Леон Брюнсвик (1869-1944). Его первое и крупнейшее систематическое произведение «Модальность суждения» вышло в свет в 1897 г. За ним последовали: «Введение в жизнь духа» в 1900 г., фундаментальный исторической труд «Этапы математической философии» в 1912 г. и очень важная работа «Прогресс сознания в западной философии» в 1927 г. До второй мировой войны Брюнсвик опубликовал еще целый ряд произведений; наибольшим влиянием он пользовался в период 1920-1939 гг.

Брюнсвик - идеалист в двояком смысле слова. С одной стороны, он хочет продолжить и завершить Канта и Гегеля, с другой, он примыкает к Платону, Декарту, Спинозе и даже к Паскалю, некоторые мысли которого он принимает в свою систему, истолковывая их в смысле гносеологического идеализма. В то же время у него заметно сильное влияние позитивизма. В отношении естественных наук он отстаивает самый радикальный математизм и конвенционализм, усматривая в математике высшую ступень человеческого мышления. У него явно те же представления о синтезе, что и у Кроче, с которым его роднит и особый интерес к истории, хотя его знания в этой области, по-видимому, не столь обширны, как у итальянского идеалиста. Зато способ выражения у Брюнсвика точнее, чем у Кроче, а его споры с другими мыслителями ведутся, в отличие от Кроче, всегда очень корректно. Но главное - это его благородная позиция в религиозных и моральных вопросах, принесшая ему всеобщее уважение.

Б. Идеализм. С самого начала своего главного произведения «Модальность суждения» Брюнсвик догматически выставляет основополагающий тезис гносеологического идеализма: «Познание образует мир, который для него есть просто мир. Сверх этого нет ничего; вещь, которая находилась бы по ту сторону познания, была бы по самому своему определению нечто недоступное, неопределимое, то есть она для нас была бы все равно что ничто». Поэтому философия не может быть ничем иным, кроме как критикой мышления, тем более что лишь мышление прозрачно для мышления. Главным же предметом мышления является не представление, а деятельность самого духа. Таким образом, философию можно определить как интеллектуальную деятельность, осознающую саму себя.

Этот идеализм, как обычно, сочетается с концептуализмом, который в данном случае заключается в том, что на первое место перед всеми другими видами деятельности духа ставится суждение. Понятие же, как бы просто оно ни выглядело, является все же синтезом содержания и объема. Оно, следовательно, предполагает акт, связывающий то и другое. Поэтому можно сказать, что понимать и судить - это одно и то же. Рассудочное мышление вообще в конечном счете сводится к вынесению суждений, что, следовательно, составляет по сути единственный акт духа. В связи с этим Брюнсвик полемизирует не только с реалистским интеллектуализмом Платона и Декарта, пытавшихся обосновать синтетическую деятельность духа в трансцендентной реальности, но даже и с Кантом, который не сумел освободить эту деятельность от ее подчинения категории отношения и, следовательно, понятия. Подлинная философия, по Брюнсвику, должна освободиться от всякой предпосылки суждения.

Само суждение состоит в утверждении бытия как необходимого или возможного. Его существенной составной частью является глагол, который в его отношении к содержанию суждения называется связкой. Отсюда модальности глагола образуют основной предмет философского исследования.

В. Модальность суждения. При ближайшем рассмотрении этой модальности обнаруживаются две формы - форма внутренности (forme d'inferiorite) и форма внешности (forme d'exteriorite). Форма внутренности заключается во взаимной имманентности идей и она особенно свойственна математическому суждению, в котором субъект и предикат лишены значения, если они берутся отдельно друг от друга. Это есть единство духа, дающего себе свой собственный закон. Благодаря форме внутренности суждение становится понятным, оно существенно связано с этой формой. Форма внутренности присуща идеальным суждениям и она лежит в основе модальности необходимости. Но сама по себе она недостаточна, она дополняется формой внешности, так как суждение должно обладать в себе самом определенной многогранностью. Форма внешности обусловлена чем-то иррациональным, с которым встречается дух. Однако это иррациональное не есть ни бытие, независимое от духа, ни проекция этого духа во вне, а просто ограничение духа самим собой. Если дух наталкивается на эту границу, в которой заключено отрицание его деятельности, он испытывает нечто вроде потрясения, которое обычно считается идущим от некоего сущего вне духа. Форма внешности свойственна суждениям действительности. Таким образом, в духе имеется двойственность, - с одной стороны, форма внутренности, с которой связаны рациональность и необходимость математического суждения, и, с другой, форма внешности, к которой относятся иррациональность непроницаемого и реальность суждения о фактах. Между этими двумя формами, по Брюнсвику, находится еще смешанная форма, соответствующая возможности.

Поскольку дух есть единство, то человеческое мышление находит свое завершение в суждении математического анализа, в котором форма внутренности выступает в самом чистом виде. Это суждение априорно. Математическая наука определяется своей формой, а не своим предметом, от которого она полностью независима. Нет математической, т.е. интеллектуальной интуиции. Другие суждения (геометрическое, физическое и суждение вероятности), все более иррациональные, образуют все же мир, отличный от мира восприятия, а именно «мир науки», который не поддается сведению к миру восприятия. Вопрос о том, какой из этих двух миров подлинный, чисто теоретически неразрешим, здесь остается дуализм. То же самое относится к практической жизни, в которой внешней активности и рассеянию индивидов противостоят внутренние моральные законы духа. Как есть два мира, так и есть два человечества. В конечном же итоге этот дуализм разрешается через историю духа, который стремится к единству и внутренности.

Г. Ступени жизни духа. В своем ученом исследовании истории человеческого духа Брюнсвик набрасывает в общих чертах картину его развития. В этой картине в основном выделяются две эпохи - детство и взрослый возраст. Первое - это эпоха внешности, «акусматического», людей устной веры; вторая - эпоха математиков, людей рациональной науки. Рациональная наука была открыта создателями математики, пифагорейцами, и мастером рефлексии Сократом. К сожалению, начиная с Аристотеля, духовная жизнь снова впала в эпоху детства, а затем Европа в течение двадцати столетий удерживалась в рамках акусматического пути. Только Декарт снова открыл математический путь и вернул человечеству полное пользование своим правом на истину. Но на открытом им пути прогресс мог достигаться лишь медленно. Мыслители не сразу смогли освободиться от реалистских предубеждений, в частности от предубеждения насчет зависимости духа от внешнего мира. А затем с романтизмом возникла угроза возврата человечества в средневековье. Но в конечном итоге наука помогла духу одержать победу: Эйнштейн окончательно устранил идею интуитивных качеств. Теперь есть основание надеяться, что с отмиранием веры разум пойдет навстречу прекрасному будущему; должно быть признано, что нет ничего, кроме свободы духа, то есть чистого сознания.

Такой ход развития не следует понимать в духе Гегеля как необходимое развертывание идеи. Дух свободен и случаен. Его движение вперед подобно извивающейся реке. Однако, несмотря на эту случайность, в истории совершается постоянный прогресс сознания по направлению к полному развертыванию разума, прототипом чего является математическая наука. При этом в ходе истории проявляется как еще один признак духа специфически текучее, подвижное, но никоим образом не жестко устойчивое. В этой связи Брюнсвик сам подчеркнул сходство своего учения с учением Бергсона.

Д. Религия духа. В отличие от Кроче, Брюнсвик, серьезно занимавшийся Паскалем, выказывает живой интерес к религиозным вопросам. Вся его концепция в конечном итоге выливается в религиозную философию. По его мнению, религию нельзя защитить на почве светской мысли; она должна выстроиться сама собой. К сожалению, есть не одна, а много религий, борющихся между собой в собственно религиозной сфере. С другой стороны, философ не может признать двойственную истину - одну религиозную, а другую научную; религиозная истина должна быть просто истиной. Но эта истина давно уже открыта - это религия Слова (du Verbe), внутреннего света. Она состоит в уверенности в том, что Бог присутствует в нашем мышлении и в нашей любви. Но это не трансцендентный Бог, изготовитель мира. Это не предмет, не понятие и даже не предмет любви, который мог бы быть противопоставлен другому предмету. Это то, благодаря чему мы все живем жизнью духа. Другими словами, Бог есть слово (Verbe), можно даже сказать - связка суждения. Такое понятие Бога освобождает нас не только от учений-сказок, но и в моральном отношении: мы ждем от Бога только полного и чистого постижения божественного. Как Галилей в теории, так и мы теперь в морали должны отвергнуть приоритетное положение Земли. Благодаря такому отвержению в полном свете предстанет характер человеческого разума с его бескорыстием и подлинным смирением и произойдет очищение, ведущее нас к «Третьему Завету». При этом сознание полностью освободится от своего собственного прошлого, не проявляя, однако, к нему никакой неблагодарности, но скорее верность. Подобно тому, как Новый Завет есть завершение Ветхого Завета, так и религия духа, которая, очевидно, тождественна с научным исследованием, есть завершение Евангелия. Это учение явно представляет собой по сути целиком имманентистскую и монистическую философию. Согласно ему, нет ничего, кроме свободы, кроме творческого порыва духа, который развертывается во все более высоких формах, чтобы в конце концов достичь полного единства сознания.