2. Профессиональная ответственность в науке

Хотя, как мы уже отмечали, еще Аристотель рассматривал стремление к истине, ее поиск и установление в качестве высшего принципа, определяющего профессиональную деятельность ученого (мыслителя), тем не менее вопрос о профессиональной ответственности ученого до сих пор не нашел своего адекватного решения и по сей день фактически остается открытым. И дело тут не только и не столько в том, что данный вопрос сам по себе оказался достаточно сложным, сколько в том, что до недавнего прошлого он не был объектом серьезного рассмотрения и специального исследования. Ситуация начала кардинально меняться лишь к середине минувшего столетия, когда процесс институционализации и профессионализации науки вступил в свою завершающую фазу. Однако обострение интереса к исследованию проблемы профессиональной ответственности в науке во второй половине ХХ столетия имело своим основанием не только данное обстоятельство, но и чрезмерное ускорение темпов научно-технического прогресса, затруднившее своевременное предвидение возможных последствий внедрения новых научных открытий и технических изобретений.

Следует также подчеркнуть, что у ученого сфера «должного» далеко не исчерпывается одними только морально-этическими нормами, поскольку помимо них она включает в себя еще и познавательно-методологические принципы. Эти нормы и принципы поведения ученого теснейшим образом переплетаются между собой, создавая то, что теперь принято называть этосом науки. Таким образом, этос (от греч. Ethos — обычай, характер, нрав) науки можно определить как систему познавательных и морально-этических норм, признанных научным сообществом в качестве определяющих и регулирующих поведение ученого императивов.

К первым попыткам формирования подобной системы, а стало быть, и концептуального решения вопроса о профессиональной ответственности ученого, несомненно, относится разработанная в начале 40-х годов ХХ столетия Р. Л. Мертоном, так называемая, нормативная концепция этоса науки — система императивов, регулирующих профессиональную деятельность ученого и синтезирующих в своем содержании идею неуклонного роста научного знания, принципы пуританства (в том виде, в каком они сформировались в Англии и Шотландии в XVI–XVII столетиях) и нормы цивилизованно-демократического поведения. В основу своей нормативной концепции Р. К. Мертон положил следующие четыре принципа или императива: а) универсализм, б) всеобщность или коллективизм, в) незаинтересованность (бескорыстие), г) организационный скептицизм. Следовательно, подлинно научной, с его точки зрения, можно признать лишь ту профессиональную деятельность ученого, которая полностью отвечает этим, остававшимися незыблемыми на протяжении всей истории научного познания, императивам.

Принцип универсализма требует от ученого быть в своей профессиональной деятельности полностью свободным от своих субъективных наклонностей и руководствоваться исключительно критерием обоснованности научного знания. Истинность этого знания никак не зависит и от таких качеств его творца, как пол, возраст, расовая, национальная и конфессиональная принадлежность, авторитет и т. д. Надличностный характер положений науки, их обоснованность и необходимый статус делают их универсальными, т. е. справедливыми и обязательными везде.

Принцип всеобщности или коллективизма (сам Р. К. Мертон предпочитал называть его «коммунизмом») требует, чтобы научные достижения рассматривались не как результат одних лишь личных усилий, и, стало быть, не как личная заслуга какого-либо отдельного ученого, а как итог совместных действий и коллективных усилий многих ученых. Поэтому они должны составлять общее достояние научного сообщества и человечества в целом. Упраздняя, таким образом, право собственности отдельного ученого на результаты своего научного труда, указанный императив требует от него сразу же передать их в общую «копилку» человечества. Он также указывает на то, что функционирование и развитие науки как важнейшего социального института и общечеловеческого творения не могут и не должны иметь никаких классовых, национальных, религиозных, политических, идеологических и т. п. ограничений.

Принцип незаинтересованности (бескорыстия), прежде всего, призван умерить стремление, тяготение ученого к приоритету. Он вменяет ему в обязанность преследовать в своей профессиональной деятельности одну только истину как наивысшую или, точнее говоря, единственную ценность. Следовательно, любое отступление ученого от истины ради личной выгоды или с целью удовлетворения каких-либо других своих субъективных побуждений и реализации своих амбиций практически ставит его вне пределов науки. Руководствуясь указанным принципом, ученый обязан не только отказаться от своих прежних научных взглядов, как только будет доказана их несостоятельность, но и безоговорочно принять новые научные идеи, даже если они причиняют лично ему моральный и/или материальный ущерб.

И наконец, принцип организационного скептицизма объявляет разум и опыт высшими авторитетами в сфере научной деятельности. Следуя данным авторитетам, ученый должен подвергать сомнению все, что плохо с ними согласуется, и без каких-либо колебаний отказываться от всего, что им противоречит. Следовательно, указанный императив вменяет ученому в обязанность быть в известных пределах скептически настроенным по отношению к себе самому и к другим ученым, т. е. быть самокритичным в оценке собственных научных убеждений и критически относиться к достижениям своих коллег. В силу этого он не может быть освобожден от личной ответственности, просто сославшись на научные данные, полученные другими учеными и на их обобщения. Напротив, он должен подвергать сомнению эти данные и обобщения и потому несет личную ответственность за их использование. Итак, четвертый мертонианский императив обязывает ученого не следовать вслепую авторитету своих предшественников или современников, а, признавая и уважая их вклад в науку, критически его оценивать.

Мертонианская концепция этоса науки вначале была воспринята весьма благосклонно и в течение двух десятилетий почти безраздельно господствовала в социологии и философии науки. Однако впоследствии она стала объектом довольно серьезной критики — главным образом из-за своей абстрактности. Подчеркивалось, что реальное поведение ученого нельзя втиснуть в жесткие, по сути дела, пуританские рамки. В действительности ученый в своей профессиональной деятельности довольно часто вынужден отступать от мертонианских императивов. Критика побудила Р. К. Мертона снова взяться за исследование проблемы профессиональной ответственности ученого в работе «Амбивалентность ученого» (1965). В ней он вносит коррективы и уточнения в свою нормативную концепцию этоса науки — главным образом путем введения понятия «амбивалентность (от греч. Amphi — вокруг, около, с обеих сторон и лат. Valentia — сила) ученого», под которым подразумевает некое «раздвоение» ученого, обусловленное тем, что он должен придерживаться в своей деятельности взаимоисключающих норм (так называемых норм и контрнорм). Следовательно, «амбивалентность ученого» на самом деле подразумевает, что ученый должен балансировать на тонкой грани между противоположными нормами. Так, например, «ученый должен быть готов как можно быстрее поделиться полученным им новым знанием со своими коллегами, но он должен также сопротивляться тенденции как можно быстрее публиковать свои работы (ср. девиз Фарадея: „Работать, заканчивать, публиковать“ и девиз Эрлиха: „Много работать, мало печатать“)». Или другой пример: «Социальный институт науки включает потенциально несоотносимые ценности; в частности, в нем котируется ценность оригинальности исследования, что побуждает ученых отстаивать свой приоритет, а с другой стороны, имеется такая ценность, как человеческая скромность, в силу чего ученый вынужден повсюду повторять, что, в сущности, им сделано очень немного». Таких примеров, по мнению Р. К. Мертона, можно привести целое множество. И все же, как он пишет, «предполагается, что настоящего ученого должен волновать только прогресс науки». Поэтому «когда институт науки работает эффективно … признание получают именно те ученые, которые лучше всего соответствуют предъявляемым к ним требованиям, то есть более других способствуют расширению круга знания. Тогда складывается благоприятная ситуация, при которой моральный долг и личный интерес совпадают и сливаются». Все это потребовало уточнения содержания понятия «этос науки», что, собственно, и было сделано путем добавления к вышеуказанным мертонианским принципам (императивам) ряда важных норм, таких как оригинальность, интеллектуальная скромность, рационализм, эмоциональная нейтральность и др.

Вместе с тем необходимо отметить, что есть исследователи, которые предпочли оставаться верными более узкому (условно назову его «аристотелевским») пониманию профессиональной ответственности ученого. К числу таких исследователей можно отнести норвежского философа Гуннара Скирбекка (род. в 1937 г.), который фактически свел содержание этоса науки к императиву «ищи истину». Так, выступая на XXII Пагуошской конференции (1975) он, в частности, заявил, что с логической точки зрения наука представляет собой «деятельность, посредством которой истинные высказывания отделяются от ложных. Будучи деятельностью, направленной на поиск и установление истины, наука регулируется нормами: „ищи истину“, „избегай бессмыслицы“, „выражайся ясно“, „ищи интересные гипотезы“, „старайся проверять свои гипотезы как можно более основательно“ — примерно так выглядят формулировки этих внутренних норм науки».

Однако из каких бы конкретных трактовок понятия «этос науки» мы ни исходили, в любом случае нас не покидает чувство неудовлетворенности предлагаемым ими решением проблемы ответственности ученого, а соответственно, и предпринимаемой в их рамках попыткой сформулировать его профессиональный кодекс. При этом истоки данного чувства следует искать не только и не столько в некой абстрактности выдвигаемых той или иной концепцией этоса науки императивов, сколько в игнорировании ими вопроса о социальной ответственности ученого, его ответственности перед обществом, перед человечеством. Видимо, предугадывая подобного рода возражения и желая их предупредить, сторонники этих концепции считают необходимым строго отграничить нормы внутренней регуляции науки (т. е. то, что позднее стали обозначать как «внутреннюю этику» науки) от норм ее внешней регуляции (т. е. от так называемой «внешней этики» науки) и предлагают в содержание понятия «этос науки» включать только первые из этих норм. Меж тем в действительности «внутренние» и «внешние» регуляторы научной деятельности органически переплетаются друг с другом, создавая тем самым единую и целостную этику ученого. Поэтому любая попытка сформулировать его профессиональный кодекс без надлежащего учета его социальной ответственности (в самом широком смысле) является неоправданной и заранее будет обречена на неудачу.