Деррида, Фуко, Рорти — деконструкция и критика

Жак Деррида (Jacques Derrida, 1930) продолжает Хайдеггера в попытке логического завершения метафизики. Критически относясь к метафизике, он также развивает наследие Ницше и Фрейда. Как и у этих новаторов, у Деррида критика метафизики выступает одновременно критикой всего западного мышления (включая сциенти-зацию мыслительной и практической сфер), выросшего из европейской истории и характеризующего современную цивилизацию. Деррида хочет критиковать изнутри, с помощью «деконструкции»1,

---------------------------------------------------------------------

1 Смысл термина деконструкция см. М.Маяцкий. Деконструкция. — В кн. Современная западная философия. Словарь. — М., 1991. В этой статье, в частности, говорится, что «деконструкция — особая стратегия по отношению к тексту, включающая в себя одновременно и его «деструкцию», и его реконструкцию... Исходный пункт деконструкции — невозможность находиться вне текста. Всякая интерпретация и критика, допускающие внеположенность исследователя тексту, считается заведомо несостоятельной». - С. 87. — В.К.

-770-

то есть путем такого прочтения текстов, которое ищет встроенные в них противоречия и тем самым позволяет «рассыпаться» смысловым структурам текста1.

Деррида так расширяет понятие текста или понятие письма (writing), что в конечном счете язык и все остальное понимается как «письменность». Он осуществляет это расширение, интерпретируя текст и «письменность» как деятельность, которая устанавливает различия, то есть определяет и различает. Главное заблуждение метафизики, по мнению Деррида, заключается в том, что она всегда ищет основу и находит ее в существующем. Но, следуя Хайдеггеру, Деррида хочет показать бесплодность поисков такой основы. Мир в этом смысле не имеет основы. Бесполезно усматривать основу того, «что присутствует», в форме «бытия» (das Seiende).

В этом аспекте «письменность» характеризует прежде всего «различение» (la differance). Письменность возникает, как если бы она была непрерывным соревнованием между новыми различениями, соревнованием между тем, что присутствует, и тем, что отсутствует. В этом открытом соревновании «другое», то, что является иным, всегда будет играть свою особую роль вопреки всем попыткам выразить его посредством наших понятий.

Деррида является французским философом, родившимся в еврейской семье в Алжире. Поэтому, по его словам, он всегда был «другим» по отношению к доминирующей культуре.

Трудность, с которой сталкивается Деррида, заключается в хорошо известной проблеме самореференции. Применительно к его позиции она может быть сформулирована так. Если деконструкция влечет за собой «разрушение» всех классических философских понятий, включая и понятие истины, то Деррида обязан объяснить, продолжает ли он считать, что утверждаемое им является истинным. Если он отвечает утвердительно, то он оказывается самореференциально непоследовательным. Если он отвечает отрицательно, то трудно видеть в том, что он утверждает, что-либо серьезное. Или существует и третий путь?

Мишель Фуко (Michel Foucault, 1926—1984) приобрел популярность своей книгой Слова и вещи (Les Mots et les chases: une

------------------------------------------------------------------

1 См., например, De la grammatologie. — Paris, 1967 и L'Ecriture et la diffbran-ce. — Paris, 1967. Эта идея о «деконструкции» текста получила широкое распространение среди многих литературных критиков. Термин постмодернизм (postmodernism) возник по аналогии с термином «постструктурализм». См. Жан-Франсуа Лиотар (1924), Jean-Francois Lyotard. La Condition postmoderne. — Paris, 1979.

-771-

archeologie des sciences humaines, 1966). В ней защищается структуралистская точка зрения: человек — это социальная конструкция. Реальность в самой своей основе — это структуры. Вместе с Леви-Строссом Фуко критикует теории, которые отдают приоритет пониманию человека как автономного индивида, так как социальные конструкции и реальность в сущности являются структурами1. Фуко ищет то, что он называет «археологией гуманитарных наук», то есть основные структурные связи данной эпохи. Он называет эгшспгемой (episteme) детерминирующую структуру, которая определяет и мышление, и действия, присущие этой эпохе. Работы Фуко в равной мере принадлежат «интеллектуальной истории» и философии. Примером этого является его диссертация по истории безумия (Folie et dbraison: histoire de l&folie a I'age dassique. Paris, 1961).

Характерной чертой «археологических» исследований Фуко является то, что, несмотря на сугубо научную форму его работ, он находится на практической (политической) почве. Он пытается выявить структуры власти и показать как то, что имеет видимость рационального, в основном функционирует как скрытое подавление личности, часто в форме обучения и идеологической обработки. По сути, Фуко находится на стороне общественных маргиналов: «сумасшедших», гомосексуалистов, тюремных узников и т.д.

В своей критике традиционной западной рациональности Фуко стоит рядом с деконструктивистами. Как и Деррида, он защищает тех, кто определен в качестве «другого». Однако его политические убеждения (committments) столь напористы, и его антагонизм иллюзиям философского обоснования столь последователен, что возникает диссонанс между практической позицией Фуко и его философским скептицизмом. В качестве скептика как он мог бы знать, что существуют обстоятельства, за которые стоит сражаться? Кратко мы могли бы сказать так. Последовательный ответ должен был бы заключаться в том, что политическая позиция — это проблема выбора решения. Причем решение может быть столь же легко принято как в пользу слабых, так и сильных, как в пользу гитлериз-

------------------------------------------------------------------------

1 В социальных исследованиях хорошо известно различие между точкой зрения действующего субъекта и структурной точкой зрения. См., например, теоретико-игровую характеристику первой точки зрения в книге J.Elster. Sour Grapes: Studies in the Subversion of Rationality. Cambridge, 1983, а теоретико-системную характеристику второй точки зрения в книге N.Luhmann. Sozialle Systeme. -Frankfurt am Main, 1984.

-772-

ма, так и сталинизма. Но с таким ответом Фуко, вероятнее всего, не согласился бы.

Ричард Рорти (Richard Rorty, 1931) изучал аналитическую философию1. В работе Философия и зеркало природы (Philosophy and the Mirror of Nature, 1979) он радикально критикует традиционное для эпистемологии (от Локка до Канта) различие субъекта и объекта, а также идею истины как взаимно-однозначного отношения между мыслью и вещью или между суждением и состоянием дел. Он критикует представление об истине как соответствии. Предлагаемый им ответ подчеркивает полезность предпочтения идеи истины как соответствия и носит, следовательно, прагматический характер2. В то же время, он отмечает, что мысль всегда «ситуатизирована» в специфическом контексте. Рорти, таким образом, является кон-текстуалистом3. Взятые вместе прагматизм и контекстуализм приводят к тому, что Рорти ставит политическую традицию выше философии. Он защищает либеральную и демократическую традицию, как она известна в его кругах в Северной Америке. Этот его «контекст» (контекстуализм) задает определенные базисные ценности и определяет, что является полезным (прагматизм). При этом Рорти не пытается обосновать эти ценности (этот контекст) с помощью философских аргументов. Он полагает, что такая философская аргументация невозможна. В этом заключается спорный момент контекстуализма, утверждающего, что аргументы имеют смысл только внутри специфического контекста. Переходя от классической аналитической философии к контекстуализму (как и Витгенштейн)4, Рорти приходит к верховенству политической культуры над философией.

Для Рорти также характерно, что в качестве бывшего сторонника аналитической философии он поддерживает не только исходные позиции, но и методы работы деконструктивистов. Он пытается продолжить «разговор» с великими мыслителями, но при этом всегда де конструирует их философские утверждения и идеи (например, понятие истины). Следовательно, философские тек-

------------------------------------------------------

1 См. Гл. 29.

2 R.Rorty. Consequences of Pragmatism. — Minneapolis, 1982. По поводу прагматизма см. Гл. 24.

3 См. обсуждение историчности (historicity) в параграфе этой главы, посвященном Гадамеру.

4 Кроме того, см. рассмотрение этого перехода в книге After Philosophy: End or Transformation? Ed. by K.Baynes, J.Bohmann and T.McCarthy. — Cambridge, MA, 1987.

-773-

сты, согласно Рорти, не отличаются от литературных текстов. Их интересно и поучительно читать, они раскрывают нам позиции и видения, но не являются тем, что претендует на истинность или общезначимость.

Наконец, отличительной чертой Рорти является то, что он оперирует резким разграничением частной и публичной сфер в следующем смысле. В качестве частного лица он обучается, читая великих классиков, и становится благодаря этому образованной личностью. Однако он не принимает в качестве последней инстанции сказанное классиками с их притязаниями на истину или на обязательность в сфере организации общества. Вопрос о том, как должно быть организовано общество, относится к публичной сфере, которая отделена от частной. Здесь Рорти является сторонником либерального общества. В качестве частного лица, читая Ницше и Хайдеггера, он иронически относится к их притязаниям. В качестве политического лица, он рассматривает философов типа Ницше и Хайдеггера как предельно неприемлемых и фактически опасных. Здесь, в политике, он является сторонником открытого и просвещенного либерального общества, а не философских директив ранних или поздних постмодернистов1. Поэтому он критикует французских деконструктивистов (Деррида и особенно Фуко) за смешение философии жизни с политикой. В политике необходимо быть либералом, а не сторонником радикальной критики, основанной на философских прожектах.

Согласно Рорти, все контекстуально и случайно (contingent). Для него не существует никаких строго универсальных и необходимых суждений и норм. «Деконструктивистский» подход Рорти характерен тем, что он являлся сторонником аналитической философии и знает ее «изнутри», что позволяет ему использовать весьма точные доводы. Он не довольствуется демонстрацией принадлежности идеи и аргументов специфическим контекстам. Рорти также пробует показать, как мы можем обойтись без философских дистинкций, подобных истине и лжи. Он делает это, демонстрируя, как эти дистинкций терпят крах, когда мы рассматриваем их экстремальные значения (примером служит проблематичность идеи абсолютной истины).

Рорти всерьез отнесся к своей критике философии. Он оставил занятия философией как профессией и перешел на факультет лите-

------------------------------------------------------

1 P.Popmu. Случайность, ирония и солидарность. Перевод И.Хестановой и Р.Хестанова. - М., 1996.

-774-

ратуры. Ему хорошо знакомы проблемы самореференции, присущие скептической позиции. Поэтому он всегда тщательно аргументирует. Рорти формулирует мало утверждений, а больше «предлагает» и «намекает» на альтернативные способы высказывания. Он имеет влияние на многих исследователей, занятых изучением текстов. Но его последователям часто не хватает его философской подготовки, из-за чего их аргументация нередко менее изящна и более чувствительна к контраргументам (например, связанным с самореференциальной противоречивостью).

Все еще остается спорным, сумел ли сам Рорти избежать всех обвинений в самореференциальной противоречивости1. Кроме того, обращает внимание, что Рорти часто пытается устранить дистинкций, сосредоточиваясь на радикальных версиях обсуждаемых им точек зрения (например, на крайних вариантах понятия истины). Но ведь их опровержения явно недостаточно для опровержения более умеренных версий (например, умеренных вариантов понятия истины)2. В заключение отметим с иронией, что трудно себе представить, как Рорти может последовательно придерживаться резкого разграничения частной и публичной сфер, если сам он специализируется в деятельности по устранению подобных резких дистинкций3.