3. Модели единства мира

Та онтологическая проблематика, которой мы занимались на протяжении последних страниц, относится прежде всего к “философии природы” (или общей космологии). Фактически мы обсуждаем здесь общефилософскую картину миру, неразрывно связанную с общенаучной и явно (или неявно) фундирующую последнюю.

Наиболее детально именно данная проблематика была проработана в философии диалектического материализма. Западным философским школам, будь то феноменология, экзистенциализм и даже неопозитивизм, сознательном ограничивший себя преимущественно методологическими вопросами, не удалось добиться такого результата в построении философии природы. Именно то самое историческое объединение материализма и систематического гегелевского идеализма позволило, как выражение синтетической сущности философии, дать наиболее адекватную философию природы, успешно сопрягающуюся с современной наукой¹. Неожиданно для многих оппонентов выяснилось, что вызовы, которые все жестче бросает философии - и в первую очередь онтологии - современная научная мысль, может достойно принять именно эта философская традиция. Она заготавливала свои схемы и логические ходы мысли как бы впрок, которые сегодня, к примеру, буквально вынуждена повторять (часто воспроизводя элементарные ошибки типа последовательного редукционизма!) современная англо-американская аналитическая традиция.

Одна из центральных проблем «философии природы», и сегодня отнюдь не утратившей своей актуальности – выступает проблема единства мира. Более того, в свете “гипертрофированной плюрализации философского дискурса”, свойственной постмодернистским философским игрищам, она более чем современна.

Начнем с небольшого исторического экскурса. Размышления человека над сущностью мира и принципами его устройства были характерны не только для развитой философии и науки, но ставились гораздо раньше внутри архаичного сознания. Это позволяет реконструировать особую модель мира, которую, вслед за В.Н. Топоровым можно обозначить как “мифопоэтической модель”, то есть совокупность представлений человека о мире характерная для эпохи, которая предшествовала «возникновению цивилизаций Ближнего Востока, Средиземноморья, Индии и Китая. Основным способом осмысления мира и разрешения противоречий в этот период является миф, мифология, понимаемая не только как система мифов…, но, и, главное, – как особый тип мышления, хронологически и по существу противостоящий историческому и естественнонаучному типам мышления»¹.

Эта модель связана с интуитивным пониманием человеком единства мира, Космоса и поисками первичных основ этого мира, которые (при отсутствии научного познания) формулируются в неявном и метафорическом виде, закрепляясь в мифологических системах. Такое понимание нельзя игнорировать, ибо оно лежит в основе человеческого восприятия бытия, которое позже реализуется в том числе и вариантах научных моделей мира, в вариантах дальнейших философских размышлений над тайнами мироздания. В условиях отсутствия возможности конкретного познания, именно целостность восприятия позволяла выдвигать догадки и объяснения, которые позже неожиданно становились научно обоснованными.

Для нас модель такого понимания представляет собой вторичный, удаленный от реальности уровень. Мы можем лишь реконструировать, то есть системно воспроизвести на сегодняшнем уровне человеческого сознания, те представления о мире, которые были характерны для архаичного сознания, достигая этого путем его обратной перекодировки, через анализ мифологических текстов, совмещенных с современными данными науки.

В результате перед нами предстает универсальная картина мира, построенная совершенно на иных основаниях, чем это осуществляется в абстрактно-понятийном восприятии, характерным для современного мышления. В центре ее лежит целостное понятие мира как единства человека и среды его обитания. “В этом смысле мир есть результат переработки информации о среде и самом человеке, причем “человеческие” структуры и схемы часто экстраполируют на среду, которая описывается на языке антропоцентрических понятий”¹.

Объективности в современном смысле, здесь не могло быть, и реальность носила субъективированный, вторичный характер. Это была фактически сконструированная реальность. Миф, как оформление указанного подхода к миру, представлял собой не просто некий рассказ о нем (о реальных событиях), а некую идеальную модель, интерпретирующую эти события, через систему героев и персонажей. Поэтому реальным становились именно последние, а не мир как таковой. “Рядом с мифом не могло быть в сознании не-мифа, какой-то непосредственно данной реальности… Миф есть познавательное обозначение”². Не имея возможности подробно касаться этой проблемы, отметим лишь основные черты данной мифопоэтической модели мира, которые, естественно, представляют собой лишь особого рода реконструкцию.

Указанная универсальность и целостность представлений о мире в мифологическом сознании была обусловлена слабой разделенностью субъектно-объектных отношений. В результате мир представлялся абсолютно единым, в котором человек и природа неотделимы друг от друга. Это порождало тотальное представление о мире как о живом организме (органицизм), «как о насквозь живой, исключающей умерщвленность любой его части, вещи, утверждающих в силу этого непрерывность движения, изменения в окружающем мире"³.

В сознании архаичного человека господствует принцип отождествления всего со всем и прежде всего полная тождественность природы и человека, что позволяет связать воедино, внешне далеко отстоящие друг от друга вещи, явления и предметы, части человеческого тела и т.п.

Для данной модели характерно понимание единства пространственно-временных отношений, которые выступают в качестве особого упорядочивающего начала космоса. Мир упорядочивается пространственно, через сакральные, узловые точки пространства (священные места) и во временном отношении, путем выделения сакральных точек времени (священные дни и праздники). Узловые точки пространства и времени (святые места и святые дни) задают особую причинную детерминацию всех событий, опять же связывая воедино системы природных и, например, этических норм, вырабатывая в каждой из них особую космическую меру, которой должен следовать человек.

Космос понимается, одновременно, как качественная и количественная определенность. Количественная определенность описывается посредством особых числовых характеристик, через систему сакральных чисел, “космологизирующих наиболее важные части вселенной и наиболее ответственные (ключевые) моменты жизни (три, семь, десять, двенадцать, тридцать три и т.п.), и неблагоприятных чисел как образов хаоса, безблагодатности, зла (напр., тринадцать)”¹. Качественная определенность, проявляется в виде системы персонажей мифической картины мира, которые противопоставляются друг другу.

Данная модель мира основана на собственной логике бриколажа², то есть достижения поставленной цели окольными путями, через преодоление некоторых особых жизненно важных противоположностей, “имеющих соответственно положительное и отрицательное значение” (небо-земля, день-ночь, белый-черный, предки-потомки, чет-нечет, старший-младший, жизнь-смерть и т.п.)³. Таким образом, мир изначально трактуется диалектично и достичь какой-либо цели напрямую (напролом) нельзя (что бы войти в избушку бабы-яги, мы не обходим дом, что логично было в нашей реальности, а просим сам дом развернуться “к нам передом, к лесу задом”). Диалектика противоположных начал, противостоящих действий и явлений позволяет создать целую систему классификации мира (некий аналог философской системе категорий), которая в миофопоэтической модели и выступает средством упорядочивания бытия, “отвоевывая новые части хаоса и космологизируя его. Внутри же космически организованного пространства все связано друг с другом (сам акт мысли о такой связи есть для первобытного сознания уже объективация этой связи: мысльвещь); здесь господствует глобальный и интегральный детерминизм”¹.

Все эти представления при определенной интерпретации, как мы увидим ниже, переходят позже и в зарождающуюся философию, что особенно заметно при создании различного рода классификационных рядов мира и систем противостоящих начал (ряд элементов лежащих в основе мира, борьба противоположностей как движущая сила развития и т.д.).

Можно указать и на возникшие впоследствии “модели единства мира”, которые имели место в философии и науке². Термин, используемый, например С.Т. Мелюхиным, представляется нам достаточно эффективным, так как указывает на определенную “равноправность” вариантов различных картин мира. Даже, если этих моделей не было бы в истории философии, мы вполне могли бы их логически сконструировать. Остановимся на некоторых, наиболее важных, из этих моделей.

Вещественно-субстратная модель усматривает единство мира в единстве физико-химического субстрата и свойств. Данные современной науки показывают, что объекты неживой природы во всей Вселенной состоят из одинаковых химических элементов. Раскрытие внутренней структуры атома и открытие все новых элементарных частиц позволяют ставить вопрос о создании единой теории элементарных частиц, описывающей субстратное единство элементов. В биологии генетические исследования показывают, что в основе всех живых организмов лежит генетический код, состоящий из четырех аминокислот. Устанавливается тождественность физико-химического состава живой и неживой материи и т. д.³. Наконец, установлено, что все вещества и элементы мира взаимосвязаны между собой посредством электромагнитных, гравитационных и иных полей.

В функциональной (или номологической) модели единство мира объясняется наличием и функционированием единых законов. Говорится о том, что в мире реализуется некая универсальная связь. Так, Пифагор говорил о божественных математических законах гармонии и мирового порядка. Лейбниц, исходя из идеи единых божественных математических законов, считал, что можно их свести в систему уравнений и на основе этого объяснять любые явления. Лаплас, исходя из признания универсальных законов, говорил об интеграции знания и возможности абсолютного познания мира. Эта концепция получила впоследствии название “лапласовский детерминизм”, означающий, что если бы удалось связать в единое целое все знания о мире, все параметры тел и зафиксировать их в единых уравнениях, то можно было бы создать единую формулу, которая охватила бы все проявления и все разнообразие мира. В рамках изложенных выше моделей частные законы отдельных сфер бытия механически распространяются на понимание мира в целом. В результате Вселенная представляется абсолютно однородным образованием, что приводит к выводам о возможности полного и окончательного ее познания. Однако, это противоречит и духу философии, как вечному стремлению к мудрости, и имеющимся на сегодняшний день научным фактам. В частности, оказывается, что универсальная связь реально ограничена скоростью распространения взаимодействий (принцип близкодействия), конечностью времени существования объектов и конечностью энергии объекта.

В принципе же поиск единых и всеобщих законов мироздания - своеобразных Единых Вселенских Правил Игры - совершенно естественен, и в этом направлении всегда будет работать мысль человека. В каком-то смысле именно на это претендует сегодня и системный подход, и синергетическая парадигма¹, и современные астрофизические и космологические искания, да и собственно онтологические искания в области философии природы. Другое дело, что здесь нужно, во-первых, ясно понимать принципиальную историческую неполноту и ограниченность всех подобных попыток; во-вторых, учитывать неисчерпаемое многообразие проявлений этих всеобщих законов, которое никогда и никому полностью не удатся обозрить, разве что Господу Богу, если он только он существует. В-третьих, ориентироваться на диалогические отношения между наукой и философией, когда “натурфилософские” научные построения опираются на хотя бы минимальное знание философской традиции; а профессиональная “философия природы” основана на знании современных научных фактов и теоретических моделей. Вполне возможно, что мы вступили в эпоху построения синтетической научно-философской картины миры, где жесткие грани между наукой и философией будут все более утрачивать смысл.

Другая модель единства мира, становящаяся ныне весьма популярной и получающая сильное научное подтверждение - носит название генетической. Здесь утверждается, что мир есть целостность, эволюционирующая по единым законам на основе общего исходного субстрата и во вполне определенном едином направлении. В каком-то смысле здесь происходит диалектическое снятие и субстратной, и номологической моделей единства мира. Мощный импульс этот подход получает со стороны синергетики, вскрывающей универсальные закономерности самоорганизации систем во Вселенной. Еще более серьезным подтверждением этой модели является антропный космологический принцип. В настоящее время в различных формулировках его принимает подавляющее большинство космологов и астрофизиков. В своей сильной версии антропный принцип гласит, что Вселенная устроена таким образом, чтобы на определенном этапе ее эволюции появился наблюдатель. Иными словами, базовые структуры и константы мегамира таковы, что с необходимостью приводят к появлению мыслящего существа, способного осуществлять рациональную реконструкцию ее истории и выступать в роли ее фундаментального сознательного эволюционного фактора. Отсюда вытекает и вся современная доктрина так называемого «глобального эволюционизма», где наличие братьев по разуму, намного превосходящих современного человека по своему интеллектуальному и духовному уровню, уже не кажется бреднями фантастов и религиозной утопией.

И, наконец, помимо вышеперечисленных, остаются многочисленные классические субстанциальные модели единства мира, о которых мы много говорили выше. Учитывая систематический и шлифовавшийся в течение многих столетий характер ключевых ходов онтологической мысли, думается, что их рано списывать со счетов, учитывая и несомненный ренессанс интереса к вопросам философии природы, и определенную ограниченность неклассических онтологий, о чем мы поговорим в следующей лекции.