§ 7. Августин

Августин (или лат.: св. Аврелий Августин) — не просто один из выдающихся философов Средневековья, а философ, положивший начало всему западному средневековому методу философствования. До Августина, собственно говоря, христианской философии как таковой не было, предпринимались лишь попытки философствовать, опираясь на положения Священного Писания. Августин явился именно тем гением философии (не говоря о других его достоинствах: он был замечательный богослов, церковный деятель, епископ), который заложил начала нового философствования.

Благодаря творческому синтезу философии Плотина и христианского богословия Августин создал, без преувеличения, гениальную, величественную и стройную философскую систему.

Жизнь и произведения. Родился Августин в 354 г. в г. Тагасте на севере Африки. Отец его был язычником, мать — христианкой. Пятнадцатилетним юношей он уезжает в Карфаген, где получает достойное для своего времени образование. Здесь в руки ему попадает диалог Цицерона «Гортензий», возбудивший в нем интерес к философствованию. Августин знакомится в Карфагене с манихеями, которые убеждают его в том, что именно их религия является истинной. Августин считал, что манихеи действительно логично объясняют с философской точки зрения многие положения христианства, которые он не мог понять, непосредственно читая Священное Писание. Прежде всего — это волновавший Августина на протяжении всей жизни вопрос о происхождении зла и страданий. Он не представлял, как возможно зло в мире, сотворенном всемогущим и всеблагим Богом. Манихеи же утверждали, что зло в мире — от злого бога, добро — от доброго. На некоторое время это решение устраивает Августина, поскольку снимает с Бога ответственность за зло. Но и полностью удовлетвориться этим решением Августин не мог, понимая логическую самопротиворечивость двубожия.

В возрасте тридцати лет Августин едет в Рим, где его мировоззрение меняется: он все больше разочаровывается в манихейской религии и склоняется к скептицизму. Вскоре после этого Августин отправляется в Милан, где в это время епископом был св. Амвросий Медиоланский, который тепло принял Августина.

В 386 г. Августин читает книги Плотина, которые помогли ему выработать христианский, а не манихейский ответ на вопрос о происхождении зла в мире. Последнее препятствие было, таким образом, устранено, и больше ничто не удерживало Августина от полного принятия христианства. Вскоре Августин принимает святое крещение.

После этого он посвящает всю свою жизнь подвижническому служению Церкви. В начале своего подвижнического пути Августин пишет работы против манихеев, затем, уже будучи епископом, он пишет свои фундаментальные работы: «О Троице», «О граде Божием», «Исповедь». В последующие годы активно ведет борьбу с ересью пелагиан и расколом донатистов. Умер Августин в 430 г.

Отношение к античной философии. Чтобы понять философию Августина, нужно прежде всего понять его отношение к античной философии. В VIII книге «О граде Божием» Августин излагает свое отношение к древнегреческой философии в форме краткого историко-философского экскурса. Философию он называет естественной теологией и указывает, что «если Премудрость есть Бог, через Которого все сотворено, как свидетельствуют о том божественное Писание и истина, то истинный философ — это любитель Бога» (О граде Божием, VIII, 1).

Из всех античных философов Августин выше всех ценил Платона. Согласно Августину, Платон — единственный, кто вплотную приблизился к положениям христианства. В естественной части Платон показал, что Бог нематериален, что Он выше всякого изменчивого и в материальной, и в душевной жизни. Платон показал также, что все существует благодаря Богу, что Бог все сотворил, Сам не будучи сотворенным. Платон понял, даже не зная фразы ап. Павла из Послания к Римлянам (1:20), что «невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы». В логической (рациональной) части Платон также был выше всех философов, поскольку доказал, что постигаемое умом выше того, что постигается чувствами. И в этике, нравственной части своей философии, Платон также был выше всех остальных, ибо показал, что блажен лишь тот, кто познал Бога.

Плотина Августин также ставит выше всех философов, но тем не менее ценит его не как самобытного философа, но лишь как наиболее последовательного платоника. Именно Плотин помог Августину понять Священное Писание, а самое главное — Августин взял его метод, благодаря которому смог преодолеть свой собственный скептицизм и манихейство, решить проблему зла и доказать, что истина существует и является познаваемой.

Но при всем своем уважительном отношении к античной философии, Августин все же оценивал ее так же, как и предыдущие богословы и отцы Церкви — Тертуллиан, Татиан и Иустин, называя пестрым собранием различных философских положений, которые не могли в целом достичь истин, открытых в Священном Писании.

Вера и разум. Прежде чем приступить к изучению философии Августина, надо выяснить, каким методом он собирался строить свою философию. Естественно, в любой религиозной философии возникает антитеза двух методов: веры и разума, что в более общем виде может быть выражено как противоречие между религиозным и философским методами познания. В доавгустиновские времена философы, решая проблему отношения веры и разума, или указывали на существование гармонии между ними, или же считали, что полное право на существование имеет либо вера, либо разум. Августин пытается мыслить шире и впервые вводит положение о том, что вера и знание, различаясь, все же не исключают друг друга. Вера есть один из видов знания, один из видов разума. Вера противопоставляется только постигающему, рациональному мышлению. Но вера тоже есть мышление. Не всякое мышление есть вера, но всякая вера есть мышление, пишет Августин: «И все же необходимо, чтобы всё, во что верят, предварялось размышлением для того, чтобы в него верили. Хотя и верить есть не что иное, как мыслить о чем-то с согласием. Ведь не всякий, кто мыслит, верует: многие размышляют для того, чтобы не верить. Но всякий верующий мыслит, причем мыслит, веруя, и верует, размышляя» (О предопределении святых, 2, 5). В доказательство он приводит тот факт, что религия есть только у мыслящего существа — человека. Поэтому и вера есть только у того, кто может мыслить. Так что в любом познании всегда вера и понимание сменяют друг друга. Они не отрицают друг друга, а просто находятся на своих местах.

В начале любого познания имеет место вера: ученик верит своему учителю, ребенок верит родителям, ученый верит своим предшественникам, верит книгам, которые читает, — если каждый будет подвергать сомнению все и начинать все сначала, то никакого познания вообще не будет¹⁶. Поэтому вера прежде понимания, но ниже него, потому что человек должен не просто верить, но понимать то, во что он верит. Он должен перейти на новый уровень благодаря своему познанию, своим умственным способностям. То есть по времени первична вера, а по сути первичен разум.

Но в целом, если рассматривать веру в контексте знания, то вера оказывается шире понимания. Не все можно понять, но во все можно верить. Как пишет Августин, «что я разумею, тому и верю, но не все, чему я верю, то и разумею. Все, что я разумею, то я и знаю, но не все то знаю, чему верю. Я знаю, как полезно верить многому и такому, чего не знаю» (Об учителе, 11). Таким образом, вера шире, чем понимание.

Итак, между верой и пониманием существует достаточно тесная связь. С одной стороны, прежде чем понять, нужно поверить, и знание есть награда человеку за его веру. Но, с другой стороны, поверить можно лишь в то, что каким-либо образом понято. Отсюда вытекает та августиновская мысль о глубокой взаимосвязи веры и разума, которую можно выразить словами: верую, чтобы понимать, и понимаю, чтобы верить: «В известном смысле прав тот, кто говорит: “Буду понимать, чтобы поверить”, и прав я, когда повторяю за пророком: “Верь, чтобы понимать”: согласимся, что мы говорим истину. Итак, понимай, чтобы верить, и верь, чтобы понимать» (Проповеди, 43).

Августин, таким образом, не противопоставляет веру разуму. Вера и разум находятся не просто в гармонии; они являются как бы ветвями одной человеческой способности — способности к познанию. Вера не противоразумна, а сверхразумна. Это значит, что если положения веры кажутся человеку нелепыми, то только потому, что человек не до конца понимает их.

Опровержение скептицизма. Самопознание как исходный пункт философствования. Вопрос о соотношении веры и разума для Августина не является праздным. Августин уверен, что проблема существования истины и ее познания является основной, ключевой для христианства. Августин в своей концепции истины исходит из фразы, которую произносит Спаситель: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Евангелие от Иоанна 14, 6). Если истина не существует, как утверждают скептики, то не существует и Бог. А если истина непознаваема, то и Бог непознаваем и для нас закрыты все пути к спасению. Поэтому для Августина чрезвычайно важно опровержение скептиков, важно доказать, что истина и существует, и познаваема.

Этой проблеме Августин посвящает свой первый трактат «Против академиков», в котором он излагает аргументы против скептицизма. Скептицизм для Августина — злейший враг; он подтачивает основы морали, доказывая, что все истинно или все ложно, и человек только выбирает то, что ему нравится. Скептицизм подтачивает основы религии, доказывая, что Бог есть или что Бога нет, как каждому угодно.

Однако скептик сам себе противоречит, считает Августин. Ибо если академики указывают на то, что истину познать невозможно, а можно познать лишь то, что похоже на истину, истинноподобное, то Августин отвечает, что в этой фразе есть противоречие: как мы можем знать истинноподобное, не зная истины? Это все равно что утверждать, будто сын похож на отца, но при этом отца не знать.

Августин указывает, что фраза «знание истины невозможно» противоречива сама по себе, потому что человек, выражающий такое мнение, считает, что эта фраза истинна. Значит, он тем самым утверждает, что истина есть. Если же мы скажем, что эта фраза ложна, то, следовательно, знание истины возможно, и истина, опять же, существует. В обоих случаях из этого постулата скептиков вытекает, что истина существует.

Еще один довод выдвигает Августин: сами скептики всегда аргументируют, доказывают, т.е. верят в истинность доказательств — логических правил и законов. В частности, Августин говорит о законе исключенного третьего и законе противоречия. Как бы люди ни старались, ничего нового они придумать не смогут: вещь или существует, или не существует. И этот закон будет всегда истинен, как бы с ним ни спорили. «Все или истинно, или ложно» — сама по себе эта фраза истинна.

Не могут спорить скептики и с истинами математики: «Ибо, что трижды три есть девять, и представляет собой непременный квадрат отвлеченных чисел, будет верно и в ту пору, когда род человеческий погрузится в глубокий сон» (Против академиков III, 11). Математические выражения являются абсолютной непререкаемой истиной.

Августин выдвигает еще один аргумент против скептиков: если человек сомневается, то он мыслит, он существует — и это истина. Нельзя сомневаться в собственном сомнении — это самая очевидная истина. Вот что пишет он об этом в XI книге «О граде Божием»: «Я не боюсь никаких возражений относительно этих истин со стороны академиков, которые могли бы сказать: а что, если ты обманываешься? Если я обманываюсь, то поэтому я уже существую, ибо кто не существует, тот не может, конечно, обманываться. Я, следовательно, существую, если обманываюсь».

Для Августина убежденность в своем существовании как свидетельство об истине есть лишь способ для познания Бога, как он пишет об этом в «Исповеди»: «…я вернулся к себе самому и руководимый Тобой вошел в самые глубины свои… Я вошел и увидел оком души моей… Свет немеркнущий… Кто узнал истину, узнал и этот Свет» (Исповедь, VII, 16).

Теория познания. Августин убежден, что кроме чувственного мира, изменчивого самого по себе, существует и неизменный, вечный мир умопостигаемый. Между изменчивым чувственным миром и миром умопостигаемым, вечным существует посредник — человеческий разум, ведь он может быть направлен как на чувственный мир, так и на мир умопостигаемый. Он может познавать оба мира, однако особенность его положения состоит в том, что ум выше чувственного мира, но ниже умопостигаемого.

При познании разумом душа не воздействует на мир вечный, умопостигаемый; наш ум может лишь созерцать вечные истины, находящиеся в Божественном разуме, но ни создавать их, ни влиять на них он не может. Ум видит истины, содержащиеся в Божественном уме, непосредственно, сразу, в некотором интеллектуальном созерцании, поскольку он подобен уму Божественному, в то время как чувственные объекты он видит опосредованно — через чувственные образы, ведь природа души и материи совершенно различна.

Несмотря на то что наш ум подобен умопостигаемому миру, имеется и отличие нашего ума от мира умопостигаемого. В отличие от мира Божественного, который неизменен и вечен, наш ум изменчив. Это мы можем видеть в акте самопознания. Душа и Логос — одной природы, но не есть одно и то же, поскольку душа изменчива, а Логос — нет.

Истины, содержащиеся в Божественном разуме, не создаются человеческим умом, а только созерцаются им непосредственно. Так же, как объективность материального мира доказывается, в частности, тем, что предметы этого мира мы видим, так же и истинность и объективность умопостигаемого мира доказывается тем, что умопостигаемую истину мы созерцаем: «Ничего не может быть нелепее утверждения, что видимое нашими глазами существует, а усматриваемое нашим умом не существует» (О бессмертии души, 10). Августин уделяет большое значение самопознанию как способу богопознания: «Поняв изменчивость свою, она (душа. – В.Л.) поднимается до самопознания, уводит мысль от привычного, освобождается от сумятицы противоречивых призраков, стремясь понять, каким светом на нее брызнуло. И когда с полной уверенностью восклицает она, что неизменное следует предпочесть изменяемому, через которое постигла она и само неизменное — если бы она не постигала его каким-то образом, она никоим образом не могла бы поставить его впереди изменяемого, — тогда приходит она в робком и мгновенном озарении к Тому, кто есть» (Исповедь VII, 23). Следовательно, теория познания для Августина представляет не просто теоретический интерес, но служит непосредственным целям богопознания.

Но здесь перед Августином встает проблема: если наш ум и Божественный разум не есть одно и то же, то каким образом мы можем познавать истины, содержащиеся в Божественном уме? Августин решает проблему следующим образом: поскольку Бог нематериален, вечен и неизменен, то Он не имеет пространственного протяжения, ибо пространственно только материальное. Следовательно, Бог находится везде целиком. Целиком Он находится и в нашем уме. Таким образом, в уме находится и весь умопостигаемый мир, весь Божественный разум. Поэтому душа любого человека имеет в себе всю истину во всей своей полноте. «Бог, сотворивший все, гораздо ближе к нам, нежели все сотворенное», — пишет Августин в толковании на книгу Бытия (О книге Бытия, V, 16).

Истина существует и освещает человека своим собственным светом. Августин с одобрением отзывался о плотиновской метафоре: наша душа подобна луне, светящей отраженным от солнца светом. Августин считает, что наша душа освещается Божественным светом так же, как Луна освещается Солнцем. Эта концепция получила название иллюминизма. Душа освещается светом истины, исходящим от Логоса, в силу чего она и получает способность познавать истину и вообще мыслить, потому что способность мыслить означает способность приобщиться истине.

Онтология. Кроме того, что Бог есть истина, Он, по Августину, есть и бытие. Он не имеет в себе никакого небытия, Он вечен, не изменяется, не уничтожается и всегда подобен только Себе. Все то, что изменяется, причастно бытию, но не есть собственно бытие: «Ибо будучи высочайшей сущностью, т. е. обладая высочайшим и неизменяемым бытием, Бог дал бытие тем вещам, которые сотворил из ничего; но бытие не высочайшее, каким представляется Он сам, а одним дал большее, другим — меньшее, и таким образом распределил природы существ по степеням. Ибо как от мудрствования получила название мудрость, так от существования (еssе) называется сущность (essentia)» (О граде Божием, XII, 2).

Материальный мир и душа изменчивы, следовательно, они причастны небытию. В этом Августин видит свидетельство того, что наш мир был сотворен Богом из небытия, которое некоторым образом присутствует в мире. Поэтому в нем не все истинно, абсолютная истина есть только в Боге. Ведь для Августина быть и быть истиной — одно и то же.

В Боге все действительно, все существует, в Нем нет изменений, поэтому и нет времени; в Нем — и прошлое, и настоящее, и будущее. В материальном же мире существует и действительное, и возможное. Поскольку бытие существует всегда, оно неделимо, значит нематериально и непространственно. Таким бытием является только Бог.

Бог — это и есть бытие, «высочайшее и неизменяемое бытие» (О граде Божием, XII, 2), Бог Сам сказал, что Он есть Сущий: «И кто же больший, как не Тот, Кто сказал слуге Своему Моисею: Я есмь сущий (Исход 3, 14)… и потому это единственно неизменяемая субстанция» (О Троице, V, 3). Сотворенный Им мир — это не совсем бытие, неистинное бытие, смесь небытия и бытия. Ведь небытие, из которого мир сотворен, остается в нашем мире.

Однако то, что Августин считает Бога бытием и истиной, не означает, что он считал Бога познаваемым, и не делает его богословие катафатическим, в отличие от апофатики восточных отцов. И Августин, и восточные отцы (например Василий Великий и Григорий Богослов) признают сущностное отличие Творца от твари. Просто каппадокийские отцы понимают бытие по-аристотелевски, как мир чувственный, материальный, и поэтому Творец этого мира должен возвышаться над бытием, быть сверхсущностным. Блаж. Августин понимает бытие по-платоновски, как вечный и неизменный мир, а вечным может быть только Бог. Материальный мир — это неистинное бытие, «мир теней». Поэтому богословие Августина столь же апофатично, как и богословие восточных отцов Церкви, просто различные философские установки приводят к различному пониманию одних и тех же терминов: если для каппадокийцев бытие — это мир материальный, то для Августина — это мир божественный.

Учение о времени. В отличие о Бога, мир и душа изменяются, поскольку существуют во времени. Проблема времени для Августина — одна из основных, ей он посвящает практически всю XI книгу «Исповеди». Начинает он с ответа на очень популярный вопрос противников христианского учения о сотворении мира Богом: что делал Бог до того, как создал небо и землю? Ведь если в Боге появилось желание сотворить мир, значит, в Нем ранее этого желания не было. Получается, что в Боге произошло изменение, что противоречит понятию о вечной и неизменной божественной субстанции. Если Бог ничего не делал до того, как создал небо и землю, то Он не может быть назван в абсолютной мере Богом, ибо Он бездействовал; а если Он что-то делал, то почему тогда не творил?

На это Августин пишет: «Я отвечу не так, как, говорят, ответил кто-то, уклоняясь шуткой от настойчивого вопроса: “приготовлял преисподнюю для тех, кто допытывается о высоком”. Одно — понять, другое — осмеять. Так я не отвечу» (Исповедь, XI, 14). Согласно Августину, творя мир, Бог одновременно творит и время. Поэтому спрашивать, что было до того, как Бог сотворил мир, неправильно, потому что не было «до того», не было времени, которое неотделимо от мира.

Но Августин не останавливается на этом и задает вопрос: что такое время? По всеобщему мнению время состоит из трех частей: прошлого, настоящего и будущего. Но возникает парадокс: прошлое уже не существует, будущее еще не существует, а настоящее переходит в прошлое и поэтому тоже стремится исчезнуть. И, тем не менее, познать можно только настоящее. «Настоящим можно назвать только тот момент во времени, — пишет Августин, — который невозможно разделить хотя бы на мельчайшие части, но он так стремительно уносится из будущего в прошлое! Длительности в нем нет» (Исповедь, XI, 20). В конце концов, мы приходим к некоторому моменту, к временнóй точке настоящего. Но как только мы пытаемся этот момент настоящего схватить, его уже нет — оно стало прошлым.

Таким образом, о существовании времени можно говорить лишь в аспекте настоящего. И прошлое, и будущее существуют лишь как то, что мы в настоящий момент представляем — или вспоминаем, или предвидим. Поэтому Августин утверждает: можно сказать, что существует лишь настоящее, а о прошлом и будущем можно говорить лишь как о настоящем прошедшего и настоящем будущего. Все существует в настоящем: прошлое существует в памяти, а будущее — в предчувствовании, настоящее – в непосредственном созерцании. И существуют они только в нашей душе, так что и время существует лишь в нашей душе, т.е. субъективно.

Не меньшая проблема возникает и в отношении измерения времени. Как можно измерить то, чего уже нет, то, что еще не наступило, и то, в чем нет длительности? И чем измерять время? Для измерения длины есть мера длины — метр или фут, также имеющая длину; для измерения веса есть мера веса — грамм или фунт, также имеющие вес. А чем измерить время? Длиной пути, прошедшего стрелкой циферблата или солнцем по небосводу? Но можно ли измерять время расстоянием? Расстоянием можно измерить подобное себе, т.е. длину. Так и время: его можно измерять лишь временем; но как это возможно? Каков временной эталон времени? Ведь он должен иметь длительность, а, значит, начало его находится в прошлом, которого уже нет, а конец скрывается в будущем, которого еще нет? Что же это за эталон, имеющий несуществующие границы? Возникает запутанная ситуация. Но, тем не менее, мы можем измерить время, говоря о более длинных и более коротких промежутках времени. Значит «время есть не что иное, как растяжение, но чего? не знаю; может быть, самой души» (Исповедь, XI, 33). «В тебе, душа моя, измеряю я время», — делает вывод Августин (Исповедь, XI, 36).

Космология. Вместе со временем Бог творит материальный мир. Мир для Августина не есть небытие, не есть, как говорил Плотин, «разукрашенный труп», намекая на значение слова «космос» — «красота». Мир есть творение Бога — творение благое, творение из ничего, а не эманация, не порождение из природы Бога. Если бы Бог сотворил мир из Своей субстанции, то мир был бы равен Богу, но Бог благ, а в мире полно зла.

Творение есть результат не природы Бога, а Его благодати. Бог может творить, а может и не творить, это акт Его воли. Мир творится Богом из ничего, поэтому ничто входит в мир, и от него все несовершенство и изменчивость мира, а от Бога, от Его бытия — все совершенство, красота, бытие мира.

Из небытия творится материя, которая, не имея в себе формы, есть почти ничто. Затем из материи Бог создает всю вселенную, а сама бесформенная материя названа в Библии «безвидной и пустой землей», которая за «свою послушность творческому действию названа также водою» (О книге Бытия буквально, 4). До сотворения материи Бог сотворил небо, которое, указывает Августин, можно понимать по-разному, например как мир ангельский, духовный, не вечный, как Бог, но причастный Его вечности. Этот же ангельский мир, по мнению Августина, назван в Библии светом. Мир творится в течение шести дней, которые Августин понимает аллегорически, а не просто как шесть календарных суток. С одной стороны, пишет Августин, Бог существует вне времени, и поэтому нельзя считать, что Бог творит мир во времени, ведь для Бога решить сотворить мир и сотворить его — одно и то же: «Разве не совершено ли Богом все как бы в идее (in arte) и в разуме, т. е. не в протяжении времени, а в самой силе, которою Он разом производит?» (О книге Бытия буквально, 7). Поэтому «Бог творит вне протяжения времени» (Там же). Таким образом, Бог творит весь мир сразу в виде неких семенных логосов (rationes seminales), в которых заложено все последующее развитие мира. В дальнейшем каждая вещь развивается по слову Божию, имея в себе этот логос — как бы программу своего развития. Бог заключает в Себе образцы-архетипы всех возможных вещей, их умопостигаемые формы, законы их существования, вес, меру, количество. Эти образцы вечно остаются несотворенными идеями. Эта концепция, получившая наименование экземпляризма (от лат. exemplar — образец), в эпоху схоластики приведет к появлению крайнего реализма как одного из решений спора об универсалиях.

Но, с другой стороны, мир существует во времени и, следовательно, появление его тоже должно быть во времени, что и указано в Библии как шесть дней творения. Правда, понимать вечер и утро этих дней следует не только буквально, но и аллегорически: вечер и утро знаменуют собой конец и начало некоего онтологического процесса, состоящего в придании материи новой формы: «…под вечерами всех первых трех дней, пока не были созданы светила, можно понимать окончание совершенного (творческого) акта, а под утрами — начало нового» (О книге Бытия, I, 17). Но даже и после образования светил дни можно понимать в этом же духе: «…но и в остальных трех под словом “день” разумеются виды творимых вещей, а под ночью — отсутствие или недостаток вида, или, если найдется лучшее слово, нечто такое, что обозначает (момент) лишенности вида при переходе от бесформенности к форме… затем, вечер — это как бы окончание завершившегося творения, а утро — начало нового, ибо всякая сотворенная природа имеет свое начало и свой конец» (там же, IV, 1). Следовательно, можно говорить о трояком смысле творения мира. Во-первых, мир творится от вечности в уме Бога, и поэтому творение не принадлежит времени; во-вторых, для Бога захотеть сотворить — это значит сотворить, и поэтому творение происходит мгновенно; и, в третьих, мир существует во времени, и поэтому творение его занимает некоторое время.

Мир сотворен разумно, что Августин иллюстрирует фразой из Библейской книги Премудрости Соломона, согласно которой Бог «все расположил мерою, числом и весом» (Прем. 11, 21) (см.: О книге Бытия, II, 1). Отсюда следует, что в вещах чисел нет, они существуют в Боге как Его премудрые идеи. Следовательно, весь порядок в мире, его гармоничность, красота, единство — все это от Бога, в самой по себе материи этого нет. Если бы мир был оставлен Богом без Своего попечения, то он разрушился бы. Поэтому то, что после шести дней Бог почил от Своих дел, означает не то, что Он якобы оставил этот мир, но лишь то, что Он закончил творение мира.

Учение о человеке. Говоря о сотворении человека, категорически не согласен с Платоном, утверждавшим, что тело есть оковы, гробница души: «Разве кто-нибудь любит свои оковы?», — риторически спрашивает он. «Если некоторые говорят, что они решительно желают остаться без тела, то они решительно обманываются, ибо им не тело ненавистно, но его болезни и тяжесть» (Христианская наука, I, 24). Тело и душа, будучи созданными Богом, имеют благую природу, причем тело задумано как та часть природы человека, которая подчинена душе. Но из-за грехопадения тело вышло из подчинения, и, наоборот, душа стала служанкой тела. Христос Своей искупительной жертвой восстановил первоначальный порядок и дал понять людям, что тело должно служить душе, а не душа — телу.

Человек, по Августину, составляет единство души и тела. Здесь он опять возражает платоникам, утверждавшим, что сущностью человека является лишь душа. Конечно, душа онтологически выше тела, но без тела она еще не человек. Но душа все же обладает более высоким статусом, и поэтому Августин говорит, что человек есть разумная душа, владеющая своим телом.

Наша душа бессмертна. Доказательству этого положения Августин посвящает трактат «О бессмертии души». О бессмертии души говорят следующие доводы. Человек при помощи своего разума познает истину, которая существует всегда, поэтому и разум также должен существовать всегда. Человек состоит из тела и души, разум находится в душе (или есть сама душа) и неизменен. Значит, есть в душе нечто неизменное, а «смерть не может быть присущей вещам, не подлежащим изменению. Следовательно, душа живет всегда, независимо от того, есть ли она сам разум, или разум существует в ней, но существует нераздельно» (О бессмертии души, 2). Душа не может быть свойством или, как говорят, гармонией тела, ибо как в таком случае объяснить то, что душевные качества усиливаются лишь тогда, когда она старается отрешиться и освободиться от телесных привычек. Не может погибнуть душа и вследствие ослабления своих сил. Ибо главное свойство души — ее разумность, значит, наибольший вред ей может принести именно ложь. «Ведь большего она не может сделать, как только обмануть. А обманывается только тот, кто живет. Следовательно, ложь не может убить душу» (О бессмертии души, 11). Тело состоит из частей, и когда болит какая-либо часть тела, душа вся ощущает эту боль. Душа не находится в каком-либо месте тела, а находится в каждой части вся целиком. А то, что не состоит из частей, не может на них и распасться и, следовательно, бессмертно.

Происхождение зла. Полемика с манихеями. Многие проблемы, которые возникали у Августина в его жизни, были связаны с вопросом о происхождении в мире зла. Именно поэтому Августин одно время был сторонником манихейства, именно поэтому он разочаровался в манихействе, и именно решение этой проблемы св. Амвросием Медиоланским и Плотином привело Августина в лоно христианской Церкви. От св. Амвросия Августин взял учение о том, что за зло в мире отвечает человек, имеющий свободную волю, а от Плотина — то, что злом следует считать не некую субстанцию, а просто более низкий уровень бытия, т.е. умаление добра.

Таким образом, проблема зла тесно связана и с проблемой свободы, и со связанной с ней проблемой взаимоотношения человеческой свободы и Божественной благодати: как согласовать свободную волю человека с Божественным домостроительством, с тем, что Бог все творит и все знает, через Него все происходит. Исторически Августин разрабатывал эти проблемы чаще всего в споре с еретиками: вопрос о зле — в полемике с манихеями, а вопрос о свободе воли — в более поздней полемике с пелагианами. Полемизируя с манихеями, Плотин больше касался проблем онтологических, в споре же с пелагианами его более волновали проблемы, связанные с природой человека.

Манихейство — религиозное учение, основателем которого является перс Мани (III в.). Главным в его учении было утверждение о существовании в мире двух вечно противоборствующих начал — доброго и злого. Учение Мани излагалось в виде весьма причудливой мифологии, включавшей в себя и некоторые моменты библейского повествования. Манихейство очень быстро стало распространяться, оказывая влияние на многих христиан. Одной из причин было довольно логичное решение вопроса о наличии в мире зла. Сложно представить себе, что всемогущий Бог, творец и промыслитель мира, не может победить существующее в мире зло. Многим казалось, что разумнее предположить существование второго начала в мире, злого, отвечающего за наличие в мире зла, в то время как Бог хочет и делает только добро. Манихейский дуализм доброго и злого начал, казалось, разумно отвечает на все сложные вопросы и позволяет снять с Бога ответственность за творимые в мире безобразия.

Августин также подпал под влияние манихеев, однако впоследствии его стали посещать сомнения в истинности их учения. Действительно, думал Августин, как объяснить смысл борьбы двух богов, ведь боги по своей природе вечны и непобедимы. И если один из богов откажется от борьбы, то другой бог все равно ничего не сможет с ним поделать.

Решение Августин находит в книгах Плотина. По Плотину, зло — это недостаток добра. Зла как такового в природе нет, но есть иерархия добра. Августин берет у Плотина эту его мысль: зла нет, есть лишь недостаток добра. Значит, зло есть в том, что может изменяться, стать хуже. Но что может стать хуже? Хуже не может быть или то, чего нет, или Бог, все остальное может быть или лучше, или хуже. Все ухудшающееся лишается доброго, лишается в какой-то степени бытия. Если вещь полностью ухудшится, то она лишится бытия, т.е. перестанет существовать. Поэтому все, что существует, — доброе, а зло есть несуществующее, зло не имеет субстанции, иначе, если бы субстанция зла существовала, она была бы добром.

Можно привести такой пример. Ухудшается только то, что существует, а существует только доброе — скажем, болеть может лишь живущий организм. Если человек умирает, то и болезнь также исчезает. Зло не имеет субстанциальной основы, и в этом манихеи ошибались. Любое творение всегда ниже Бога, поэтому в любом творении есть недостаток блага. Зло существует лишь в этом аспекте — как недостаток блага. Отсюда — и возможность зла.

Антипелагианская полемика. Учение о свободе. Кроме зла естественного существует и нравственное зло. Естественное зло существует независимо от человека, нравственное зло делает человек, оно зависит от свободной воли человека и является его греховностью. Причина нравственного зла в том, что наша воля сотворена свободной, и поэтому в самой воле имеется возможность греха.

Впервые проблема свободы наиболее остро была поставлена английским монахом Пелагием (ок. 360–420). В начале V в. Пелагий приехал в Рим и был поражен нравственной обстановкой в городе. С принятием христианства как официальной религии Римской империи изменилось и отношение людей к христианству. Многие люди становятся христианами, чтобы получить материальные блага и привилегии, не разделяя сердцем веру в Спасителя. Происходит ухудшение нравов среди христиан, люди начинают оправдывать свои поступки некоторым подобием христианских доводов: говорят о том, что все предопределено Богом, в т.ч. и их безнравственная жизнь, что человек греховен по своей природе и т.д.

В такой ситуации и выступил Пелагий, который возвысил значение человеческой свободы, говоря, что человек сам отвечает за все свои поступки — и за праведные, и за греховные.

Пелагий исходит из того, что человек свободен, что наличие свободной воли — это его главное свойство.

Что такое свобода? Это Божественный дар и особая нравственная сила, способная направлять себя как в сторону добра, так и в сторону зла. Поскольку свобода направляет себя в сторону добра или зла, она сама не должна быть присуща ни добру, ни злу. Она безразлична к тому и другому. Свобода есть некая формальная способность выбора между добром и злом. В этом и состоит суть нравственности человека — в том, что человек всегда может сделать свободный выбор. Если бы у человека не было свободы и возможности сделать зло, то не было бы и никакой добродетели, людей не за что было бы ни хвалить, ни наказывать.

Отсюда вытекают и все следствия пелагианства.

Поскольку, по мысли Пелагия, наличие свободного выбора составляет сущностную особенность человека, то, следовательно, в этом плане нет отличия между нашими прародителями — Адамом и Евой до грехопадения — и нами. И Адам имел свободную волю, и мы ее имеем. Этой воли не может быть больше или меньше, поэтому свобода воли у нас одинаковая. Далее, поступки других людей, в том числе и наших предков, не влияют на нас. Поэтому грехопадение Адама и Евы являются их частным греховным поступком, на нас оно никак не влияет. Человек остается человеком и после грехопадения, поэтому он так же свободен, как и Адам. Следовательно, за первородный грех ответственен лишь Адам, и у Бога нет никаких оснований наказывать все человечество.

Поскольку человек абсолютно свободен, то и благодать как особая божественная сила, направляющая к благим делам, человеку не нужна. Помощь Бога дается только в награду за добродетель, поэтому в основе всего лежит все-таки человеческая свободная воля. Получается, что для спасения человека не нужна никакая особая божественная благодать. Человек сам устраивает свое собственное спасение, а Бог только распределяет людей в зависимости от их поступков: одним дает награду за их благую жизнь, других отправляет на вечное мучение за их грехи.

Эта концепция вполне может быть названа деистической: Бог творит мир, а потом только наблюдает за ним, ни во что не вмешиваясь. Поэтому непонятной становится искупительная миссия Христа, роль Церкви и многое другое. Почему человек грешит? Пелагианство утверждает, что одной из причин наших греховных поступков является незнание того, как нужно поступать, чтобы не совершить грех. Поэтому роль Христа в деле нашего спасения Пелагий фактически сводил только к Его проповеди добродетельной жизни, а Церковь выполняет роль общества порядочных людей.

Таким образом, исходя из тезиса о наличии у человека свободной воли Пелагий приходит к абсолютно еретическому с точки зрения христианства выводу о неповрежденности человеческой природы в результате первородного греха, о ненужности Церкви и Божественной благодати в деле нашего спасения, совершенно неправильно трактует искупительную миссию Иисуса Христа. Как эту проблему решить?

Одно из решений предложил блаж. Августин. Согласно его мнению, ошибка Пелагия состояла в его понимании свободной воли. Библия утверждает, что человек сотворен по образу и подобию Божию, т.е. он действительно был сотворен благим. По Пелагию же выходит, что свободная воля в сотворенном человеке не была благой. Августин подчеркивает, что свобода есть не только способность выбирать между добром и злом, но и нравственная сила, до грехопадения бывшая доброй, и ставшая злой после грехопадения. Таким образом, Августин иначе определяет свободную волю. Это не просто возможность выбора. Выбирать может лишь свободное существо, поэтому сущность свободы гораздо глубже, чем просто выбор. Иначе говоря, свобода — это независимость. Именно поэтому свободен Бог: все в Его власти, над Богом ничто не довлеет. Человек также имеет от Бога эту способность (будучи образом Божиим), но, поскольку человек не всемогущ, то проявляется эта способность как выбор. Пелагий же не замечает глубинного смысла свободы и сводит ее лишь к ее проявлению в мире.

Только что сотворенный человек имел свободную добрую волю. Но если у Адама и Евы была только добрая воля, то почему же прародители согрешили? Августин говорит, что свобода не только качественна, но и формальна. То есть в действительности у Адама и Евы была добрая воля, но у них была и возможность согрешить, и оба они эту возможность реализовали, превратив ее в действительность. Адам и Ева имели добрую волю, но в первоначальном ее состоянии — так называемую меньшую свободу. Эта свобода была благой, но еще имела в себе возможность грешить. Своими делами они должны были таким образом направить себя к служению лучшему, чтобы и формально их свобода была такой, чтобы они уже не только не хотели — не могли грешить. Пелагиане стали возражать Августину, говоря, что такого не может быть — свобода именно в том и состоит, чтобы выбирать между добром и злом. Августин ответил, что тогда и Бог не свободен, ибо Он не может грешить. На это пелагиане уже не могли ничего возразить.

По Августину, грехопадение изменило человеческую природу таким образом, что дальнейшее спасение возможно только при помощи Бога. Если до грехопадения воля человека была доброй и лишь могла согрешить, то после грехопадения воля изменилась так, что не грешить она уже не может, потому что человек потерял власть над своими плотскими вожделениями. После грехопадения воля стала только волей ко греху, именно в этом и состоит испорченность человеческой природы. Человек стал таким, что теперь он уже не может не грешить. После грехопадения душа наша настолько изменилась, что обратный возврат в первоначальное состояние своими силами человеку стал невозможным, только через благодать, через непосредственную помощь Бога. И если в ранних своих трактатах Августин допускал возможность самостоятельного выбора в сторону добра, то в более поздних трактатах он отказывается от этой точки зрения в пользу практически полной зависимости человека от Бога в плане делания добрых дел.

Эти положения ставят перед Августином сложный вопрос — все же, свободен человек или нет? Как соединить казалось бы несоединимые понятия: свободу воли и предопределение Божие? Августин не отрицает ни свободу человека, ни благодать Бога, он стремился найти гармонию между ними. Ведь в мире все причины восходят в конце концов к Богу, и человеческая воля тоже в конце концов восходит к Богу. Получается некая многоступенчатая система. Бог управляет всем — некоторыми вещами и явлениями непосредственно, как, например, явлениями материального мира, а некоторыми — опосредованно, например, через ангелов, которые действуют на людей или на мир. Или еще более опосредованно: и через ангелов, и через людей, и уже люди воздействуют на мир. В конце концов, действующей всегда оказывается воля: воля Бога, воля ангелов, воля человека. Поэтому мы не можем сказать, что свобода, т.е. принцип, исходящий из деятельного начала, противоречит предопределению. Предопределение, исходящее от Бога, и есть принцип свободы, поэтому здесь нет никакого противоречия. Человек, действующий по воле Бога, является существом, реализующим этот принцип, ибо свобода дана человеку Богом.

Августин утверждает, что предвидение не отрицает свободы, а, наоборот, может ее предполагать. Так, если человек предвидит, что будет затмение солнца, то это не значит, что именно человек это затмение и устраивает. Порядок событий таков, что человек предвидит это событие, потому что оно будет иметь место независимо от него. Так же и Бог предвидит некоторые события, потому что они действительно будут. Если Бог знает, что именно человек выберет, то это не отрицает того, что выбирает все же сам человек. Однако Бог не просто предвидит их — Он именно их и хочет, и устраивает. Но устраивает через конечные конкретные причины. Свободная деятельность человека также есть некоторая деятельность по причине, потому что эта причина находится в самом человеке, есть его внутренняя движущая причина. Поэтому Бог предопределяет все действия в мире, в том числе и человеческие, учитывая все действия, в том числе и свободные.

Еще один аргумент, который приводит Августин, утверждая, что только для нас есть некоторое предвидение, предопределение, потому что мы живем во времени: для нас есть «до», «сейчас» и «после». У Бога все — «сейчас», поэтому нельзя сказать, что Он нечто предвидит или предопределяет; для Него все есть уже как бы свершившееся.

Бог помогает человеку стать свободным, даруя ему Свою благодать. Такое взаимодействие благодати Божией и свободной деятельности человека решается следующим образом: благодать не отрицает свободу, а наоборот увеличивает ее. Чем более свободен человек, тем менее он грешит. Ведь абсолютно свободный и знающий всё Бог не грешит вовсе, а человек, сподобившийся божественной благодати, также теряет способность грешить. Человек, наделенный божественной благодатью, обладает гораздо большим выбором в своем действии (уподобляясь Богу, который может делать всё, кроме греха), следовательно, у него гораздо большая свобода. А поскольку свобода есть возможность выбирать наилучшее, то человек, находящийся под благодатью, более свободен, потому что он всегда выбирает наилучшее. Без благодати человек несвободен, привязан к плоти, становится рабом греха, поэтому человек, познавший Бога и получивший от Него благодать, действительно становится свободным.

Этика. С проблемой свободы у Августина связана и проблема любви, ведь, как правило, человек выбирает то, что он любит. Следовательно, поскольку человек выбирает либо добро, либо зло, то и любовь может быть или доброй, или злой. Добро человек выбирает вследствие благодати Божией, а зло — вследствие поврежденности грехом. Любовь Августин объясняет в аристотелевских терминах — как стремление к естественному месту. По Августину, весь мир имеет иерархическую структуру, все в мире имеет свое естественное место. В неживом мире естественным проявлением этой любви является тяжесть для вещи, для огня проявлением любви будет стремление подняться ввысь. Любовь — это принцип, организующий весь мир. Для души естественное место — в Боге, поэтому душа влечется к Богу. Душа должна любить Бога, в этом и есть стремление души к Богу, в этом и есть проявление ее любви к Богу.

Если душа стремится к Богу, то тело влечется к телесному. Отсюда возникает телесная любовь и любовь духовная. Они могут друг другу противоречить, и если человек увеличивает любовь телесную, то у него уменьшается любовь духовная и наоборот, с увеличением любви к Богу — уменьшается любовь к телесному. Духовная любовь, основанная на свободной воле, является свободной, в отличие от любви телесной, которая не является свободной и подчиняется законам телесного мира. Человек может любить свою любовь или, наоборот, ненавидеть ее, и именно в этом и состоит нравственность человека. Нравственный человек тот, кто любит свою любовь к Богу и ненавидит свою любовь к телесному, и наоборот, порочный человек тот, который не любит свою любовь к Богу и любит свою любовь к телесному, к удовольствиям. В этом отличие августиновской, и вообще христианской концепции добродетели от античной. В античности не было такого понятия, как любовь или ненависть к своей собственной любви. Моральной оценке поддавались лишь дела. Добродетель в античности — это соответствие своей природе. Как писал Аристотель, добродетельная лошадь — та, которая быстро бегает, добродетельный человек тот, кто правильно мыслит и т.п.

По Августину, добродетельный человек — это тот, кто любит лишь то, что достойно любви, ибо во всем мире есть порядок в любви, установленный Богом. Внутренним коррелятом этого порядка в любви является совесть.

Если в человеке есть этот порядок в любви, и он достигает свое естественное место, то такой человек достигает блаженства, счастья. Ведь блаженство не может быть без обладания благом. Поэтому «блаженным является лишь тот, кто имеет все, что желает, но [при этом] не желает ничего дурного», — пишет Августин в работе «О Троице» (XIII, 5). Нельзя желать того, что есть зло, иначе это приведет человека к несчастью. Наслаждаться можно лишь безусловным благом, плодом любви достойного к Богу, всем остальным можно лишь пользоваться.

Если человек наслаждается тем, чем надо пользоваться, то это приводит к страданию; если человек пользуется тем, чем надо наслаждаться, это также приводит к страданию, поэтому наслаждаться надо тем, что достойно наслаждения, и пользоваться тем, чем необходимо пользоваться. В этом также существует свой порядок. И человеческая испорченность, или грех, состоит в перемене местами наслаждения и пользования.

Наслаждаться — значит любить нечто ради него самого. Пользоваться — значит любить его ради чего-то другого. Только одно Существо достойно наслаждения и любви ради Него Самого — это Бог; всем остальным, кроме Бога, следует пользоваться. Но поскольку все в мире сотворено Богом, то все в мире надо любить, потому что в мире есть порядок в любви. Надо строго понимать этот порядок, любить надо все блага, но не ради них самих. В самих вещах мы должны любить их красоту, их истинность, их благо, т.е. то, что дается этим вещам от Бога. В любви же к вещам ради них самих и есть принцип греховности человека.

Кроме того, указывает Августин, надо любить свое собственное тело и заботиться о своем собственном здоровье, но не придавать этому самодовлеющее значение, т.е. любить свое тело надо не ради собственного тела, а ради Творца, который это тело сотворил и дал нам и заботиться о своем здоровье. Потому что здоровье есть дар, который помогает нам действовать в мире, любить ближних, помогать ближним, не быть эгоистом и отвлекать все силы общества на свою персону. Другое дело, когда человек свою заботу о своем теле, о своем здоровье превращает в первоценность, предается или чревоугодию, или эгоистическому стремлению о собственном здоровье. Тело — храм души, и тело нам нужно для прославления в нем Бога, а не для прославления своего собственного тела.

Из этого принципа наслаждения и пользования вытекает иерархия любви, потому что любить надо то, что стоит ближе к Богу. Душа стоит ближе к Богу, поэтому душу надо любить. Живое тело стоит ближе к Богу, чем неживая материя, поэтому тело надо любить больше, чем неживое, но Бога надо любить больше, как единственное, чем можно наслаждаться, а не пользоваться.

Философия истории. Августин справедливо считается философом, первым рассмотревшим проблемы истории человечества в философском плане. Дело в том, что в античности не было философии истории, поскольку не было линейного представления о времени. Мир представлялся цикличным, в котором все повторяется. Эта концепция циклического времени не могла породить философско-исторической концепции, и поэтому античные философы практически не занимались проблемами истории.

Христианство приносит в мир совершенно иное понимание истории, в которой мир имеет начало в божественном творении и конец, описанный в Апокалипсисе. Античный мир не имел в себе никакого смысла, христианская же картина наполнена глубоким смыслом: если Бог творит мир, промышляет о нем, Сам становится человеком, создает Церковь, то, конечно же, неспроста. Эти идеи и лежат в основе августиновского понимания исторического процесса.

Основное произведение Августина называется «О граде Божием», точнее, «О государстве Бога» (De civitate Dei). Из самого названия следует, что существует некое государство, некий небесный божественный град, в котором будут жить праведники и которое противостоит другому сообществу — государству земному. Жители земного государства живут по человеческим стандартам, земным законам; жители небесного града живут согласно Божественной воле. Первые любят себя, вторые — Бога; первые наслаждаются тем, чем надо пользоваться, вторые — имеют упорядоченную любовь. Символом града земного является Вавилон или Римская империя, которую Августин называет вторым Вавилоном, а символом града небесного является Иерусалим, или земная Церковь. Человек может быть формально в Церкви, а на самом деле в глазах Божиих принадлежать к земному граду.