logo search
Uchebnoe_posobie

4.4.3. Вера, надежда, любовь, милосердие как экзистенциальные модусы человеческого бытия

Вера – в религиозной традиции – центральная мировоззренческая позиция и психологическая установка, включающая: 1) личное доверие к Богу как устроителю жизни верующего, его руководителю, помощнику и спасителю во всех конкретных ситуациях; 2) принятие определенных догматов о природе и бытии Божества, о том, что есть добро и зло и решимость придерживаться этих догматов вопреки сомнениям («искушениям»); 3) личную верность Богу, на «служение» которому верующий отдает себя.

Несомненно следует различать религиозную, теологическую и философскую веру. Если научная вера отличается смысловой строгостью, всеобщей значимостью и эмпирической достоверностью, то философская вера отличается субъективно-личностными, мировоззренческими установками, интуитивно-творческим потенциалом.

С точки зрения К. Ясперса, философская вера глубоко личностна, и вместе с тем, она сосуществует со знанием; он не допускает никаких оправданий нигилизма, ведущего в «пустоту незнания». Не имея объективной опоры в мире конечных вещей, не обладая общезначимостью (в этом польза «смирения в незнании»), философская вера ведет человеческую мысль к постижению истоков бытия, придавая тем самым смысл жизни, содействуя установлению «мирового порядка» в гуманистическом смысле этого понятия и позволяя ей осуществлять ей выжную коммуникативную функцию.

Надежда ожидание блага, осуществления желаемого. В античности сформировалась в некотором смысле негативное представление о надежде, вследствие того, что она воспринималась как добровольный самообман и иллюзия. Хотя в то же время она выступала и как средство утешения и избавления от страдания, вызванного ожиданием неизбежного («Прикованный Прометей» Эсхила). Стоики же считали, что обманчивая надежда ведет к отчаянию, главное – сохранить мужество в столкновении с любыми превратностями судьбы. Платон высказывал мысль, что у хороших и правильно мыслящих людей надежды истинные и достижимые, у дурных и неразумных – ложные и несбыточные. Эти представления способствовали формированию положительной ценностной трактовки надежды, как справедливой награды за добродетельную жизнь, что отразилось и в том, что надежду изображали на монетах, в Древнем Мире возводили в ранг культового почитания.

В христианской культуре основным содержанием надежды является упование на справедливый суд Христа и спасение, т.е. мессианская надежда. Наряду с верой и милосердием надежда рассматривается как одна из основополагающих добродетелей, наряду сверойимилосердием.

В моральной философии И. Канта добродетель (нравственность) и счастье составляют высшее благо. Совершенное же их единение и достижение счастья, соразмерного с добродетелью, недостижимо разумом и может быть лишь предметом надежды.

В современной западной философии переосмысливаются античные и христианские представления о надежде, разделяется во многом античный подход к надежде, как к иллюзии, добровольному самообману и считается, что лишь в рамках религиозно-философского сознания возможно ее понимание как ценности. С точки зрения А. Камю, единственный путь для человека, принявшего абсурд как неотъемлемый компонент жизни, состоит в отказе от иллюзии и в жизни без надежды на понимание и спасение. Безнадежность есть отсутствие всякого обмана. (Ж. Батай). Надежда, как иллюзия, есть лишь предлог для ухода от решения смысложизненных проблем в мир грез (Д.Д. Рунс). П. Рикер видит причину отказа от надежды в признании приоритета необходимости. Логика надежды, по его мнению, это логика избыточности, поскольку объект надежды не только не имеет предпосылок в настоящем, но и противоположен настоящему. Надежда, согласно Рикеру, соотнесена со свободой отрицания смерти. Лишенный надежды, замечает С.А. Левицкий, лишен и свободы. Надежда, как основная характеристика бытия, направлена, с точки зрения Э. Фромма, на активное преобразование человеком и обществом «земной» реальности в направлении ее «большей жизненности». Объектом надежды является состояние бытия, а пассивное ожидание достижения полноты в далеком будущем Фромм считает одной из основных форм отчуждения надежды (поклонение «будущему», «потомкам», «прогрессу» и т.п.).

Любовь особое отношение к кому-либо или чему-либо как безусловно ценному, соединенность с кем (чем) воспринимается как одна из высших ценностей – благо.

Европейская интеллектуально-духовная традиция от Пифагора и Эмпидокла до А. Бергсона и М. Шелера рассматривала любовь как великий принцип мировой (космической) жизненной связи. Сократ в любви видит особое состояние человеческой души и человеческое отношение. В «Пире» Платона воссоединительная функция любви-эроса предстает как главная, в любви каждый находит свое неповторимое другое Я, в соединении с которым обретается гармония, «любовью называется жажда целостности и стремление к ней». Смысл «платонической любви» в контексте иерархии красоты заключается в устремленности к возвышенному и прекрасному. У Аристотеля подлинная любовь покоится на взаимности, благожелательности, доверии, заботе, стремлении к добродетели и совершенству.

В христианской концепции любви на первый план в понимании любви выступает самопожертвование, забота, дарение. Христианская милосердная любовь не является следствием личной симпатии или восхищения другим, в ней выражается доброта человека, в любви к ближнему любимым оказывается именно ближний с его конкретными заботами и проблемами. С точки зрения Августина «мы познаем в той мере, в какой любим». Это не познание разумом, а познание сердцем.

Философия сердца в европейской истории берет начало именно отсюда. Две стороны восприятия любви – ее неоплатонистический характер и гедонистический эротизм обнаруживают себя в эпоху Возрождения, сохраняя это расщепление любовной тематики и в Новое время. Б. Паскаль рассматривал любовь как движущую силу, которая приводит человека к познанию Бога, а «логику сердца» - как основу истины. Рационализм же вытесняет любовь в область «несущественного». Декарт и Спиноза отводили место любви в сфере страстей. Для Л. Фейербаха любовь является основой человеческих отношений и содержит всю тайну бытия, с наибольшей полнотой выражая отношения Я – Ты. Задав ракурс рассмотрения контекста диалога, Фейербах обозначил новый тип философствования о любви и в то же время вернул в европейскую философию понимания любви в единстве ее сущностных проявлений, как чувственно страстное отношение, в котором мужчина и женщина дополняют друг друга и в единении «представляют собой род, т.е. совершенного человека».

Подобно Фейербаху, в русской религиозной философии конца 19 – начала 20 в. развивается диалоговый аспект любви, в рамках которого это отношение полного и постоянного обмена, утверждение себя в другом, отношение совершенного взаимодействия и общения, т.е. смысл любви - в преодолении эгоизма (В.С. Соловьев). В любви как половом отношении, считает Соловьев, эмпирические мужчина и женщина соединяются в «одной абсолютно идеальной личности». В любви другой мысленно переносится в сферу Божества, и, таким образом, по Соловьеву, происходит избавление от неизбежности индивидуальной смерти.

Наряду с религиозно-философским осмыслением любви на рубеже 19-20 в. развивается и философско-антропологическая ее трактовка. Любовь, по Шелеру, это особая сила, которая направляет «каждую вещь» в сторону свойственного ей совершенства и наряду с ненавистью представляет собой ценностное основание бытия человека.

В психоаналитической версии любви выясняется психическая природа любви и ее источник. Так, З. Фрейд сводит любовь к либидо, исходя из чего любовь есть «душевная сторона сексуальных стремлений». Либидо является психологической основой не только любви в собственном смысле слова, но и разнообразных привязанностей и влечений. В отношении к другому человеку либидо реализуется в сексуальном единении. Что же касается проекции на другие на иные объекты или виды деятельности, то либидо сублимируется и преобразуется в различные формы творчества. Именно эрос как инстинкт жизни (в противоположность инстинкту к смерти – танатосу) позволяет человеку сохранить себя, обеспечивает творческое напряжение и придает жизни новизну. В полемике с Фрейдом Э. Фромм отталкивается от классических философских идей о любви как способе преодоления одиночества и объединения с другими людьми и деструктивному либидо противопоставляет «продуктивную любовь», созидательную и творческую силу, которая проявляется в заботе, ответственности, уважении и знании, благодаря чему себялюбие опосредуется любовью к ближнему.

Очевидно, в истинной любви важен принцип альтруизма. Альтруизм– (от лат. аlter- другой) – нравственный принцип, предусматривающий бескорыстные действия, направленные на удовлетворение интересов и благ других людей. И. Кант, который ввел в оборот этот термин, считал его противоположным понятию эгоизма. Он гласит «живи для других».

Понятие «милосердие» имеет глубокие корни и восходит к Пятикнижию, где оно означало любящую доброту, а в добиблейской греческой культуре интерпретировалось как чувство, которое возникает при виде незаслуженных страданий. Для Аристотеля это чувство понималось как противоположное гневу и означало сочувствие, сострадание, жалость. Воплощаясь в действиях, не только направленных на удовлетворение интересов другого, но и основанных на стремлении к совершенству, милосердие достигает нравственной полноты. Характерно, что сам Бог уже в Пятикнижии выступает не только как устрашающий, но и как милосердный, человеколюбивый, снисходительный, многомилостивый. Милосердность Бога в Новом Завете дается как объект для подражания. Требование милосердного отношения к ближнему в заповеди любви, провозглашенной Иисусом Христом в ответ на вопрос о высшем законе человеческой жизни (“Возлюби Господа твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостию, и всем разумением твоим. Сие есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобна ей: Возлюби ближнего твоего как самого себя”), обосновывается и подкрепляется требованием любви к Богу, в которой человек должен проявить себя во всей внутренней полноте и целостности сердца, души, воли и разума. Заметим, что по своему нормативному содержанию заповедь любви не принадлежит исключительно христианской этике. Аналогичные требования содержатся в конфуцианстве, даосизме, джайнизме, моизме, буддизме.

Реальное следование идеалам милосердия в социальной жизни, несомненно, весьма затруднительно и с психологической, и с практической стороны, поскольку милосердие способно, во-первых, вести к неравенству и провоцировать конфликты, ибо оказание помощи нуждающемуся ставит последнего в положение, которое может трактоваться как ущемляющее нравственное достоинство; во-вторых, понимание собственного блага может отличаться от понимания благотворителя, в соответствии с чем непозволительно навязывание блага другому; в-третьих, само милосердие совершается в несовершенном, немилосердном мире. С точки зрения нормативных правил милосердие непосредственно связано с требованием прощения обид, непротивления злу насилием и любви к врагам.