Вопрос №1 Предмет и основные проблемы истории науки.

Примеров исторических наук можно привести превеликое множество. Они как всякая отрасль научного знания имеют свою сетку основных понятий и терминов, свой инструментарий. Это, прежде всего, такие понятия как наука, периодизация науки, законы развития науки, исторические исследования, научная революция и т. д.. Можно изучать историю цивилизаций, историю культуры, историю знаменитых преступлений, историю войн, историю шляпок, в конце концов, историографию (историю самой исторической науки, о том, что думали и писали об истории раньше) и т. д.. Т.е. для каждой исторической науки характерен свой уникальный предмет исследования. Нас в конкретном случае интересует история науки, предметом изучения которой выступает наука, как система знаний, вид человеческой деятельности, система школ и как институциональное образование, включающее нормы и отношения в научной деятельности.

Заслуживает внимание тезис об абсолютном прогрессе, характерном для истории науки в отличии от гражданской истории, в которой процесс может начаться заново, придти к своему истоку. Итак, прогресс – первая характеристика истории науки. С необратимостью научного прогресса, с его жёсткой однонаправленностью во времени связано и то обстоятельство, что в современной науке и отрицательные результаты имеют смысл. И именно поэтому наука движется только вперед, и иначе она не может развиваться.

История науки получила своё развитие, начиная с 1960-х годов. Важность истории науки была признана ещё К. Поппером, Т. Куном, И. Лакатосом и С. Тулминым, однако не с той позиции, с которой сегодня оценивают её современные историки. Она была важна для методологии науки, как материал для воплощения логики.

В 1960-х гг. на переднем крае очерченной области была так называемая история и философия науки; позже пути каждой из её половин – как истории, так и философии – разделились. Выделение истории науки в научную дисциплину привело к тому, что отчасти её аудитория – это сами историки науки.

Главная причина заключалась в том, что историки науки, сосредоточившись на собирании свидетельств о прошлом и объясняя события и взгляды из контекста, стали ближе к историкам вообще и отдалились от философов, которые объясняли развитие науки прогрессом рациональности и объективного знания. В то время как историки писали о прошлом, философы науки использовали конкретные случаи для подтверждения своих эпистемологических аргументов. Если первых подстерегала опасность тривиализации, то вторых – исторической недостоверности.

В начале 1960-х гг. в истории науки было несколько выдающихся исследователей, среди которых – Дональд Кардуэлл, Алестр Кромби, Руперт Холл, Джозеф Нидем и Уолтер Пейджел, читалось несколько курсов в университетах Лондона, США. Базовым текстом, долгое время единственно пригодным для использования, была написанная химиком Стивеном Мэйсоном История наук.

Ведущие университеты постоянно выступали за создание области, называемой история и философия науки. После того как позитивистская программа единой науки пала возникли надежды на то, что вопросы научной рациональности можно будет понять в результате интеграции исторического и философского знания. В Кембридже сложилась влиятельная школа из исследователей и студентов, многие из которых заняли впоследствии университетские посты; интересуясь философскими вопросами, они, однако всё более ясно видели необходимость строгого эмпирического исследования по истории.

В последствии преподавание истории науки удалось ввести на первых курсах естественных факультетов и в аспирантуре, и это открыло путь, по которому студенты- естественники могли перейти к исследованиям по истории науки.

Но почти немедленно последовательность и продуктивность программы по истории и философии науки были взяты под сомнение. Известная дискуссия 1970-х гг. между Полом Фейерабендом, Томасом Куном, Имре Лакатосом и Карлом Поппером произвела такое впечатление, что ни в вопросах об отношении между историческими исследованиями и философией, ни о том, что делает науку рациональным и объективным знанием, нет никакого согласия. В возможность единого научного метода верили очень немногие.

Представления Лакатоса и Поппер о рациональности долгое время оставались влиятельным, но постепенно становилось ясно, что философы науки и историки науки утрачивали взаимную симпатию. Казалось, задача провести как можно более тщательное историческое исследование противоречила задаче использования этого исследования в философии.

Так историки науки и философы науки разошлись и после 1980 г. Едва общались между собой. Большинство историков науки, как они сами говорили, просто занимались историей. Иногда появлялось ощущение, что философия науки потеряла направление и цель, тогда как история науки оставались оживлённой и многообещающей областью. Причина была в том, что истории и философия науки бросила вызов социология научного знания – смелая теория, согласно которой исторические исследования, в отличие от философского анализа, призваны обнаружить, как в действительности работает наука. Многие в последующем развитии данной области объясняется, если увидеть в нём попытку не руководствоваться идеями о том, чем наука должна быть, а исследовать науку как социальную реальность.

Забота о статусе истории науки как исторической дисциплины была характерна для всех западных стран. Она была частью профессионализации, отделения от естественных наук, выработки собственных стандартов практики и преподавания. Новая дисциплина смотрела критически на любительский интерес к великим людям, открытиям и вкладам в научное знание или на копание в деталях, которые имеют лишь местное значение. Во время этого позитивистского развития возникло множество солидных исследований, трансформировавших знание об истории науки. Параллельно с этим развивались тесно связанные с историей науки история техники и история медицины. Наряду с такими прежде магистральными темами, как великие достижения в науке и возникновение знания, темами работ теперь стали институциональное развитие, становление дисциплин.

Интеллектуальная жизнь после 1970 – х гг. не стояла на месте, и за это время стало ясно, что задача превратить историю науки в историческую дисциплину не так просто. Область дисциплины, вместо того, чтобы объединиться, стала, напротив, ещё более разнородной. Более того, до сих пор не ясно, на какой почве такое единство могло бы возникнуть.

В 1980-е гг. в исторических исследованиях в целом произошёл важный сдвиг. Многие историки начали рассматривать как свой предмет не только материальную реальность прошлого, но также и то, что люди чувствовали, во что верили, что считали истинным. Это сблизило историю с интерпретативными (герменевтическими) социальными науками и гуманитарными дисциплинами вроде литературной теории или бывшей тогда новым веянием культурологии. Оживились дискуссии о теории в истории. Новый предмет общей истории – верования, ценности, переживания, получившие собирательное название репрезентаций, - был очень близок к предмету истории науки – знанию. Некоторые историки призывали к созданию истории культуры – дисциплины, которая изучала бы науку как одну из сторон человеческой жизни, наряду с другими её сторонами. В этом случае историки науки также могли бы участвовать в обсуждении вопросов по истории культуры и о том, является ли история историей значений, что такое память, каковы отношения элитарной и популярной культуры.

То направление, в котором до этого развивалась история науки, получило новое подкрепление. Во-первых, культурологический подход пождал исследовать истинное и ложное знания на равных, поскольку считалось, что получение знанием статуса истины – это вопрос репрезентаций и авторитета. Появился интерес к риторике не в негативном смысле, а как к основанию любого утверждения о мире. Истина выглядела не универсальным, а местным феноменом. Во-вторых, культурологические подходы интегрировали представления о природе и обществе; теперь само деление на природное и социальное выглядело исторически сложившимся. В этом – одна из причин широкого распространения термина дискурс (взятого у французских авторов), означавшего, что исторически предмет исследования - это взаимосвязанная система репрезентаций. Различения вроде природы и культуры, утверждали сторонники нового подхода, имеют значение только внутри определённого дискурса.

Этот интеллектуальный сдвиг принято кратко называть лингвистическим поворотом.

Связанные с лингвистическом поворотом дебаты вывали неоднозначное отношение. Многие историки просто-напросто игнорировали теорию, считая эмпирические исследования основанным на здравом смысле. Позднее, в 1990-х гг., началась настоящая реакция против теории, и даже истории науки; её возглавили учёные-естественники, которые говорили о своих занятиях как об эмпирической встрече с природой, превозносили научную рациональность и возмущались тем, что они называли антинаукой. После того как этими дебатами в США заинтересовались средства массовой информации, они получили название научных войн.

Внутри современной академической истории науки можно выделить два активно развивающихся направления, что опять же говорит в пользу многообразия области.

Первое – это интерес к науке как практике: исследования того, как учёные делают науку, как когнитивная её сторона связана с материальной жизнью лабораторией, инструментами, измерительными приборами, техниками исчислений, способами представления информации и т. п.

Эти исторические исследования соотносят детали повседневной жизни учёных с теми утверждениями об истине, которые они в итоге формулируют.

Вместо того, чтобы видеть в науке встречу интеллекта с природой, как это делалось ранее в интеллектуальной истории, историки и социологи рассматривают науку как материальное, совершающееся в определённом времени и месте и с определёнными целями взаимодействие состоящих из плоти и крови людей. На эти исследования также повлиял лингвистический поворот, но в них знание изучается не в виде абстрактных представлений, а в конкретном воплощении. С этим связано недавнее внимание историков науки к эксперименту. Другое следствие, потенциально имеющее большое значение для историографии, заключается в том, что теперь очень трудно говорить о научной революции в единственном числе. То, что когда-то изображали как великий переворот в сознании человечества, выглядит рядом мелких локальных ответов на сиюминутные интересы и проблемы. Великая тема в истории науки растворилась в деталях деятельности людей ради локальных практических целей.

Вторая активно развивающаяся область – это исследования аудитории науки, популярного знания о природе наряду со знанием экспертным или профессиональным. Отношения между элитарной наукой и распространёнными в публике мнениями сейчас повергаются пересмотру. Здесь возникают важные исторические вопросы о том, как сформировались аудитория науки и насколько глубоко в современном обществе укоренилось научное мировоззрение.

Сегодня нам необходимо обратить особое внимание на роль и значение истории науки в познании мира.

- проводит исторический анализ развития научных проблем и идей, разрабатывая проблемы классификации науки, историко-научных знаний, путей их эволюции и структуры;

- обобщает историко-научный материал с целью воссоздания целостной картины познания Земли и обоснования периодизации её истории, анализируя, политические, культурные, этнические, экологические и информационные мировые процессы с определением причин и конечного продукта познания, методов, форм и способов изучения геопространства, условий познавательной деятельности и участников изучения;

- показывает становление мировых и национальных научных центров через формирование культурной среды, в которой функционируют научные сообщества, и создаётся научное знание, рассматривая наиболее важные, узловые моменты и конкретные пути развития национальных историко-научных школ;

- определяет потенциал и востребованность историко-научного знания, его преемственность и взаимосвязь со сферами человеческой деятельности;

- формирует идеалы и нормы научной деятельности, обогащает культуры мышления исследователя.

За последние тридцать лет историками из разных стран было написано много хороших работ по истории науки. Однако их результаты зачастую известны только небольшим группам специалистов. Иногда кажется, что публичные дискуссии ведутся при полном неведении того, о чём пишут историки науки. К примеру, многие обычные люди интересуются предполагаемым конфликтом науки и религии, хотя масса исторических исследований показала, что ни наука, ни религия не существуют как отдельные сущности и что во многих отношениях они находятся не в оппозиции, а во взаимодействии друг с другом.

Поэтому сегодняшние историки видят свою задачу в том, чтобы донести свои работы до неспециалистов, надеясь, что историческое знание будет ассимилировано школьным и университетским образованием и такими средствами массовой информации и просветительскими организациями, как телевидение и музеи.