Возвращаясь на круги своя

Относительно истории западного мышления можно было бы сделать бесчисленное количество обобщений, однако сегодня более всего, пожа­луй, очевиден тот факт, что от начала до конца оно было исключительно мужским феноменом: Сократ, Платон, Аристотель, св. Павел, Августин, Фома Аквинский, Лютер, Коперник, Галилей, Бэкон, Декарт, Ньютон, Локк, Юм, Кант, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд... Западная интеллекту­альная традиция была порождена и возведена в канон почти одними только мужчинами, и преобладают в ней в основном мужские взгляды. Разумеется, мужское господство в интеллектуальной истории Запада объясняется вовсе не тем, что женский ум уступает мужскому. Однако можно ли списывать его единственно на социальное неравенство? Думаю, что нет. Я убежден: здесь таится нечто глубинное — нечто архетипическое. Основополагающий и по­всеместный мужской характер западного мышления проявляется как у муж­чин, так и у женщин, пронизывая все стороны западной мысли, определяя важнейшие представления о человеке и человеческой роли в мире. Все основ­ные языки, в русле которых развивалась западная традиция, начиная с гре­ческого и латыни, имели тенденцию олицетворять род человеческий как таковой с помощью слов мужского рода:anthropos,homo,l'homme,elhom­bre,l'homo,derMensch,man, человек. Как правдиво отобразило представ­ленное в данной книге историческое повествование, всегда и всюду фигурировал «человек»: «восхождение человека», «достоинство человека», «отношение человека к Богу», «место человека в космосе», «борьба человека с природой», «великие достижения современного человека» и так далее*.

^* В оригинале везде употреблено английское слово «man», имеющее два значения: «человек» и «мужчина», эту двойственность русский перевод не всегда в силах отразить. —Примеч. пер.

«Человек» западной традиции — это вечно мятущийся герой-мужчина, про­метеевского толка бунтарь, постоянно взыскующий для себя свободы и дви­жения, постоянно рвущийся отделиться и в физическом и в метафизическом планах от породившей его первоосновы и подчинить ее себе. Такая мужест­венная предрасположенность, скрытая в эволюции западного мышления,— пусть она чаще всего оставалась неосознанной — тем не менее, не просто была типична для этой эволюции, но скорее, явилась ее сущностной состав­ляющей ⁹.

Ибо эволюцией западного мышления двигало героическое побуждение сформировать самостоятельное и разумное человеческое «я», исторгнув его из стихии первоначального единства с природой. Эта преобладающая муже­ственность сказалась на всех основополагающих религиозных, научных и философских воззрениях западной культуры, началось же ее победоносное шествие около четырех тысячелетий назад, одновременно с покорением пат­риархальными кочевыми племенами древнейших матриархальных культур в Греции и Леванте, затем с силой проявившись в патриархальной религии За­пада, выросшей из иудаизма, в его рационалистической философии, при­шедшей из Греции, и в его объективистской науке, возникшей в Европе Но­вого времени. Все это послужило причиной развития независимой человеческой воли и интеллекта: трансцендентного «Я», самостоятельного индивидуального «ego», самоопределяющегося человека со всей его неповто­римостью, обособленностью и свободой. Однако для этого мужскому мыш­лению понадобилось потеснить и подавить женское. Мы видим это в древне­греческом мышлении, полностью подчинившем себе доэллинские матриархальные мифологии, в иудео-христианском отрицании Великой Бо­гини-Матери и в просветительском возвеличивании хладнокровного рассу­дочного «ego», полностью отделившегося, от внешней природы, и можем ут­верждать, что эволюция западного мышления была основана на подавлении женского начала — на подавлении нерасчлененного унитарного сознания,participationmystiqueс природой. Это было последовательное отрицаниеanimamundi, то есть мировой души, цельности бытия, некоего всеприсут-ствия таинства и неоднозначности, воображения, эмоций, интуиции, ин­стинктов тела, природы, женщины — словом, всего того, что мужское на­чало в своих проекциях отождествило с «другим», «инаковым».

Однако такое разобщение неизбежно влечет за собой стремление к воссо­единению с утраченным — в особенности же после того, как героические мужские поиски завели современное мышление в безнадежный тупик, где, почувствовав себя в полном одиночестве, оно приписало себе единоличные права на всякое сознательное разумение, какое только есть во Вселенной (че­ловек — единственное сознательное и разумное существо, Космос слеп и ме­ханистичен, Бог мертв). Тогда-то для человека наступает экзистенциальный кризис: он — одинокое и смертное сознательное «ego», заброшенное в абсо­лютно бессмысленной и непознаваемой Вселенной. Наступает для него и кризис психологического и биологического порядка: он живет в таком мире, форма которого в точности отвечает его мировоззрению, то есть в «рукотвор­ном» окружении, постепенно становящемся все более механистичным, без­душным и саморазрушительным.Кризис современного человека — это, по существу, мужской кризис, и я убежден, что уже сейчас назревает его разре­шение в громадной волне женственного начала, всколыхнувшей нашу культуру. Причем явствует это не только из подъема феминизма, усиления пози­ций женщин и из возвышения чисто женских ценностей в глазах как жен­щин, так и мужчин, и не только из быстрого роста женской образованности и появления «родочувствительных» перспектив практически в каждой интел­лектуальной дисциплине, но также из растущего чувства единства с планетой и со всеми ее природными формами, из растущего осознания экологической угрозы и усиливающейся реакции против политических и корпоративных стратегий, направленных на нещадную эксплуатацию среды, из растущего приятия человеческой общности, из стремительного крушения давних поли­тических и идеологических барьеров, разделявших народы мира, из углубля­ющегося понимания ценности и необходимости взаимопомощи и сотрудничества и из взаимодействия множества различных перспектив. Ощу­тима эта волна и во всеобщем стремлении к воссоединению с телом, с эмо­циями, с бессознательным, с воображением и интуицией, в новом интересе к таинству деторождения и материнскому достоинству, в растущем призна­нии имманентного природе разума, в широкой популярности, какую полу­чила гипотеза о Гее (Земле). Ощутима она и во вспыхнувшем увлечении культурными воззрениями архаических времен и современных туземных пле­мен — например, древних европейцев, американских индейцев, африкан­цев,— в новом внимании к женским перспективам божественного, в археологическом открытии традиции Великой Богини и в современном воз­рождении духовности этой Богини, в подъеме иудео-христианской традиции Софии и папском провозглашенииAssumptioMariae*, в отмеченном почти повсеместно стихийном появлении женских архетипических феноменов и в отдельных сновидениях, и в психотерапии. Ощутим этот порыв и в огромной волне интереса к мифологическим воззрениям, к эзотерическим учениям, к восточному мистицизму, к ведовству и шаманству, к архетипической и трансперсональной психологии, к герменевтике и другим необъективистским эпистемологиям, к научным теориям о голономической** Вселенной, к морфогенетическим (формообразующим) полям, к рассеивающим структурам, теории хаоса, теории систем, экологии мышления, ко вселенской сопри­частности — этот список можно продолжить до бесконечности. Как и пред­сказал Юнг, в современном сознании происходит эпохальный сдвиг, примирение двух враждебных полюсов, слияние противоположностей:hierosgamos(священное бракосочетание — др.-греч.) между мужским началом, долгое время пребывавшим на вершине господства, но теперь оставшимся в отчужденном одиночестве, и женским началом, долгое время пребывавшим в угнетении и рабстве, но теперь начавшим стремительное восхождение.

^*Успение Марии.—Лат.

^**Holonomic— от греческих словholes(«весь», «целый») иnomos(«закон»).—Примеч. пер.

И такое драматическое развитие — не просто возмездие, не просто вос­полнение утраченного, поскольку, я убежден, такова и была подспудная цель западной интеллектуальной и духовной эволюции. Ибо потаенной страстью, снедавшей западное мышление, было воссоединение с истоками соб­ственного бытия. Движущей силой западного мужского сознания было его диалектическое стремление не только к самоосуществлению и к самостоя­тельности, но и, в конечном итоге, к восстановлению утраченной связи с целым — чтобы, обособившись от женственного начала, затем вновь обрес­ти его и воссоединиться с ним, как с самим таинством жизни, природы, души. И теперь это воссоединение может произойти уже на новом уровне, в корне отличном от того, на котором пребывало первоначальное бессозна­тельное единство, ибо долгая эволюция человеческого сознания преуспела в том, чтобы подготовить его к добровольному и осознанному приятию собст­венной почвы и первоосновы. Внутренняя направленность и цель (telos) за­падного мышления состояла в том, чтобы восстановить свою связь с космо­сом в зрелойparticipationmystique, добровольно и осознанно упасть в объятия великого всеединства, в котором сохраняется человеческая незави­симость и в то же время преодолевается человеческая отчужденность.

Однако для того, чтобы могла воспрянуть наконец угнетенная женствен­ность, мужское начало должно принести себя в жертву, пройдя через свое­образную смерть ego. Западное мышление должно открыться навстречу такой действительности, природа которой может сотрясти устои его наибо­лее укоренившихся верований относительно себя и мира. В этом и заключа­ется настоящий акт героизма. Настало время переступить порог — и этот поступок требует особой отваги, веры, воображения и убежденности в суще­ствовании некой большей и сложнейшей реальности. Кроме того, такой по­ступок требует безоговорочного самоотречения. И такова великая задача, во весь рост вставшая перед нашим веком: мужскому началу предстоит расстать­ся со своейhybris* и со своей одно плановостью, заметить наконец свою до сих пор не осознанную половину и добровольно вступить в совершенно новые, основанные на взаимопонимании и равенстве отношения с женст­венным началом во всех его обличьях. Таким образом, женственное начало не нужно более подчинять себе, отрицать и порабощать: его надлежит пол­ностью признать, почитать и ценить как равное себе. Отныне оно должно быть признано не опредмеченным «другим», но источником, целью и имма­нентным присутствием.

^*Богопротивная дерзость.—Др.-греч.

Это поистине грандиозная задача, но я убежден, что именно к ней, шаг за шагом, готовило себя западное мышление на протяжении всего своего су­ществования. Я убежден, что неустанное внутреннее развитие Запада и его мужское упорядочивание реальности, неустанно обогащающееся различны­ми новшествами, постепенно — в невероятно долгом диалектическом движе­нии — вело как раз к примирению с утраченным женским единством, к глу­бокому и многоуровневому бракосочетанию мужского и женского, к победоносному и исцеляющему воссоединению. Я полагаю также, что боль­шинство конфликтов и бедствий нашей собственной эпохи отражает тот факт, что драма эволюции именно сейчас близится к своему завершению и разрешению ¹⁰. Ибо наше время изо всех сил стремится внести в человечес­кую историю нечто принципиально новое: как представляется, мы являемся и очевидцами, и участниками «родовых мук» некой новой реальности, новой формы человеческого существования — того «чада», что явится пло­дом этого великого архетипического брака, неся внутри своей новой формы все предшествующие. Поэтому я подтверждаю жизненную важность тех идеалов, что провозглашаются выразителями феминистских, экологичес­ких, архаических и прочих контркультурных и мультикультурных направле­ний. Однако мне хотелось бы подтвердить и значимость той линии, что под­держивала и питала основную западную траекторию, ибо я убежден, что эта традиция — если взять всю от греческих эпических поэтов и древнееврейских пророков, все долгое интеллектуальное и духовное развитие от Сократа и Платона, Павла и Августина до Галилея и Декарта, Канта и Фрейда,— что этот ошеломляющий путь, проделанный Западом, ни в коем случае не подо­бает отвергать как какой-нибудь империалистически-шовинистический заго­вор: его следует расценивать как необходимую и благородную часть великой диалектики. Эта традиция не просто достигала той основополагающей диф­ференциации и автономии человека, которая только и могла породить воз­можность такого масштабного синтеза: она к тому же расчистила путь к соб­ственному самоопределению. Более того: в этой традиции кроются ресурсы, оставленные без внимания ее собственным прометеевским натиском, кото­рые мы едва-едва начинаем осознавать и которые, как ни парадоксально, за­ставила нас осознать открытость женственному началу. Здесь и утверждает­ся, и преодолевается каждая из перспектив — и мужская, и женская, представая частью единого целого: ибо любому из полюсов требуется проти­воположный. И их синтез ведет к совсем новым горизонтам: он неожиданно открывает некую большую реальность, которую не дано узреть до тех пор, пока она сама не явится, ибо сама эта новая реальность есть акт творения.

Однако почему же мужской характер западной интеллектуальной и духов­ной традиции стал для нас очевиден только сегодня, тогда как все предыду­щие поколения людей пребывали относительно него в полном неведении? Я считаю, это происходит только теперь потому, что, как предполагал Гегель, цивилизация до тех пор не способна осознать самое себя и собственную зна­чимость, пока не достигнет такой ступени зрелости, когда уже близок ее смертный час.

Сегодня мы переживаем нечто, что очень похоже на смерть современно­го, то есть западного человека. Быть может, близок конец «человека». Но человек не есть цель. Человек есть нечто, что должно быть преодолено и завершено воссоединением с женственностью.