учебник Философия Кохановский В П

3. Специфика философского знания и его функ-ции. Основные разделы философии

Научное знание безразлично к смыслам, целям, ценно-стям и интересам человека. Напротив, философское знание— это н есть знание о месте и роли человека в мире. Такоезнание глубоко личностно, императивно (т. е. обязывает копределенному образу жизни и действия). Философская ис-тина объективна, но переживается она каждым по-своему, всоответствии с личным жизненным и моральным опытом.Только так знание становится убеждением, защищать и от-стаивать которое человек будет до конца, даже ценой собст-венной жизни. В этой главнейшей своей функции филосо-фия есть не что иное, как стратегия жизни - учение отом, «каким надо быть, чтобы быть человеком»*.

Английский философ Б. Рассел определил место фило-софии в духовной жизни человека как «ничейную землю»между наукой и религией — двумя основными формами ос-воения им мира. Подобно науке, философия полагается наразум, но в то же время философские проблемы таковы, чтооднозначного ответа на них получить невозможно. Иначеговоря, вопросы философии, вопросы мировоззрения нель-зя разрешить исчерпывающе, раз и навсегда именно пото-му, что с каждым шагом истории, прежде всего с каждымновым, более высоким уровнем общественных отношений, вобщественном мире человека складываются иные ситуации,созревают иные противоречия. И чтобы понять, осмыслить,оценить их, требуется напряженная и безостановочная рабо-та философской мысли, которая находится в несколькоиной плоскости, нежели мысль ученого.

Философ не довольствуется объективной картиноймира. Он обязательно «вписывает» в нее человека. Отноше-ние человека к миру — вечный предмет философии. Вместес тем предмет философии исторически подвижен, конкре-тен, «человеческое» измерение мира изменяется с изменени-ем сущностных сил самого человека.

Сокровенная цель философии (как и религии) - вывестичеловека из сферы обыденности, увлечь его высшими идеа-

• Кант И. Соч. В G т.- М., 1964. Т. 2. С. 204.

лами, придать его жизни истинный смысл, открыть путь к са-мым совершенным ценностям. Но если религия — это массо-вое сознание, то философия — сознание элитарное, требую-щее не только таланта, но и профессиональной выучки.

Органическое соединение в философии двух начал —на-учно-теоретического и практически-духовного — определя-ет специфику ее как совершенно уникальной формы созна-ния, что особенно заметно проявляет себя в ее истории — вреальном процессе наследования, развития идейного содер-жания философских учений, которые исторически, во вре-мени связаны между собой не случайным, а необходимымобразом. Все они — лишь грани, моменты единого голого.Так же, как и в пауке и в других сферах рациональности, вфилософии новое знание не отвергает, а диалектически«снимает», преодолевает свой прежний уровень, т. е. вклю-чает его в себя как свой частный случай. В исто рии мысли,подчеркивал Гегель, мы наблюдаем прогресс: постоянноевосхождение от абстрактного (отвлеченного, односторонне-го) знания к знанию все более и более конкретному (полно-му, многостороннему). Последовательность философскихучений — в основном и главном — такова же, как и после-довательность в логических определениях самой идеи, т. е.история познания соответствует объективной логике позна-ваемого предмета.

Однако закону восхождения, закону прогресса, как ивласти времени, не подчиняется практически духовная(ценностная) составляющая философского знания. Онасродни искусству, к истории которого тоже нельзя подхо-дить с мерками «выше» — «ниже». Ученые, по образномувыражению Ньютона, стоят «на плечах» своих предшест-венников: все они своим творчеством продолжают, развива-ют одно общее дело. Художники все не «выстраиваются» водин ряд, ибо каждый из них — это особый мир, особаявселенная (что не исключает преемственности в художест-венном опыте эпох и поколений). Великий художник - ве-ликий выразитель своего времени, и именно в этом творче-ство его имеет вечное, непреходящее для людей значение.

А философия? Историческое бытие ее двойственно, апотому и уникально: как наука, постигающая реальные от-ношения в объективном мире и познании, она развивается,ее построения преходящи (что и подчеркивал в своей исто-рико-философской концепции Гегель). Но как ценностно-личностное проявление духа, как смысложизненная ориен-тация сознания философское учение прорывает пелену вре-мени, оно обращается к Вечности, а потому ни «устареть»,

ни уступить свое уникальное, не заменимое ничем и никогдаместо в культуре ее новым образованиям оно пс может.«Новое» и «старое» — на равных — представляют мировуюфилософию, как в равной мере представляют нашу земнуюцивилизацию Будда и Христос, Эсхил и Шекспир, Верги-лий и Данте, независимо от веков и тысячелетий, разделя-ющих их по времени.

Однако и теоретическая составляющая философского зна-ния, т. с. его внутренняя логика, наследуется гораздо болеесложным образом, чем знание специально-научное. Сложнеепотому, что философская идея многозначна, она может бытьразвита, продолжена в разные, даже противоположные на-правления. Так, из философии Локка (английский философXVII в.) его последователи (соотечественник Беркли и фран-цузские просветители Дидро, Гольбах, Гельвеции) сделалипрямо исключающие выводы (Беркли — субъективно-идеали-стические, французские мыслители — материалистические).Из философских идей Канта, Гегеля, Маркса выросла почтився современная мысль. Но у каждого кантианца, гегельянца,марксиста (в особенности у последнего) — «свой» Кант,«свой» Гегель, «свой» Маркс, своя интерпретация предшест-венников. К тому же ни один крупный философ не «выво-дим» из одного, единственного источника. Кант опирался наЛейбница и Юма, Маркс - на Гегеля и Фейербаха, Вл. Со-ловьев — на Платона и христианскую патристику (в каждомслучае это были разные источники, которые лично преодоле-вались затем в новых построениях и исканиях философов).Все это рисует многомерную, отнюдь не линейную картинурождения и судьбы нового философского знания, где важней-шая, решающая роль принадлежит творческом} гению к p и т и-к и. «Ваш любимый девиз?» — спрашивали у Маркса.—«Подвергай все сомнению.» Под таким ответом расписалисьбы многие философы.

Особого объяснения и внимания к себе требует сам фактсуществования и развития — в относительной самостоя-тельности по отношению к мировой философии — филосо-фии национальной (философии отдельного народа). Это —еще одно отличие философии от науки. Нет и не можетбыть немецкой (русской, китайской, японской) математики(физики, химии, биологии). Не может быть национальнойтаблицы умножения или таблицы тригонометрических фун-кций. Однако русская, немецкая, французская философия— понятия не только допустимые, но и совершенно необ'хо-димые для того, чтобы вести речь о реальном процессе рож-дения и жизни философских идей в мире культуры и циви-

лизации. Идеи философии (в первую очередь со стороныих социального содержания и генезиса) глубочайшим обра-зом выражают «душу» народа, его внутренний духовныйопыт, его сокровенные мечты н чаяния, осмысливая этотопыт и заключающиеся в нем тенденции как грань, моментобщечеловеческого. Так, русская философия («русскаяидея»), развивалась в сотворчестве, но и в определенной«оппозиции» к философии Запада. Из глубинных недр на-родного духа π сознания, из нравственного опыта поколений,из трагического опыта своей истории она сделала глубочай-шие, проницательные выводы, сформулировала бескомпро-миссные императивы о том, чо ценность человеческой жиз-ни абсолютна, что эксперименты, насилие над естественнымходом жизни людей недопустимы, что никакой «прогресс»— ни научный, ни технический, ни социальный — не стоитслезинки ребенка, не может и не должен быть куплен ценойразрушения личности. Русские философы не приняли иде-ал потребительства, сытого благополучия, как не принялиони и позитивистски-рационалистической модели человека,противопоставив всему этому свой взгляд, свое видение ре-альности. Это была идея целостности, идея всеединства.Разум, логика составляют существенную черту человеческо-го духа, но не исчерпывают его. Цельное знание, как ицельная личность, обретаются совокупными усилиямидуши: эмпирией, умозрением и верой. «В Россию можнотолько верить» — слова' из знаменитого четверостишьяТютчева содержат в себе тот смысл, что высшие истины от-крываются человеку непосредственно, интуитивно, еслитолько человек не безразличен, не безучастен к ним, еслион вдохновлен, просветлен любовью к своей земле н к свое-му народу.

Составляя стержень национального самосознания, наци-ональная философия открывает такие истины, вырабатыва-ет такие ценности, которые невозможно понять и принять,не соучаствуя в жизни π делах своих сограждан и соотече-ственников. Такие императивы и ценности не усваиваются ине передаются «книжным» путем, подобно любой иной (на-пример, научной или научно-технической) информации.Вопреки представлению просветителей, простой «экспорт»философских, мировоззренческих идей из одной страны(культуры) в другую, с иным историческим опытом и соци-альным образом жизни, с иным менталитетом и иной психо-логией не возможен, такие идеи не привьются, не срезани-руют с духом народа, с массовым сознанием, не вызовутширокого интереса, оставаясь - и то лишь для любителей-

интеллектуалов — отвлеченным, нежизненным знанием(как, к примеру, философия ноги для европейцев XX в.).

Возможен и иной случай. Яркий пример тому — «усвое-ние», по отнюдь не адекватное, марксизма Россией. Осно-вополагающая идея Маркса — о цивилизующей силе капи-тала, о том, что ни одна общественно-экономическая форма-ция не исчезнет до тех пор, пока не исчерпает полностьюсобственный резерв развития производительных сил,— рус-ским революционным марксизмом (большевизмом) воспри-нята и объективно оценена не была. Она не была и не моглабыть востребована в условиях, когда широкое массовое со-знание (а на его основе и теоретик русского революционно-го марксизма — Ленин) горело нетерпением экспроприацииэкспроприаторов, ожиданием и заклинанием мировой рево-люции. В 1917-1918 гг. народное сознание России упива-лось «музыкой революции».

Мы на горе всем буржуямМировой пожар раздуем.Мировой пожар, гори.Господи, благослови!

А. Блок. Двенадцать.

Какую же струну российского народного сознания такглубоко и так звучно затронула совсем не русская (а по суще-ству своему, по происхождению н первоначальному социаль-ному адресу — западноевропейская) философия марксизма?Затронула не столько ум, сколько сердца тех, кто «диалекти-ку учил не по Гегелю», а по непосредственной грозной н жес-токой реальности жизни? Эта «струна» натягивалась н звуча-ла задолго до 1917 г., задолго до Ленина. Но Ленин умело«ударил» по ней. Ленин же сформулировал и «сверхзадачу»решающего момента истории: соединить стихийное движениес такой идеологией, которая провозглашает и обосновываетмировую, глобальную миссию пролетариата как спасителя иосвободителя человечества. То, что в России к началу XX в.пролетариат составлял лишь доли процента от общего числасамодеятельного населения, «замечено» не было. Не это былоглавное. «Миссия пролетариата», «диктатура пролетариата»— такие понятая предназначались для теории и пропаганды.Однако массовым сознанием они лепсо и просто переводилисьна свой язык: для него, как и сотни лет назад, речь шла обособой, мессианской роли России в мире, о ее мировом поли-тическом и духовном лидерстве. То, что русский марксизмоказался совсем не похож на марксизм самого Маркса, нельзяназвать ни искажением, ни фальсификацией, это по-своему

нормальный и даже неизбежный, не зависящий от чьей бы тони было воли процесс самостоятельной жизни идеи — само-стоятельной и по отношению к ее автору. (Нечто подобноепроисходит и с судьбой научного открытия, технического изо-бретения — они вызывают последствия, которых сами иссле-дователи и изобретатели не могли заранее предвидеть.)

Как и любое знание, философское знание есть единствоистины и заблуждения. Но в философии данные понятия на-полняются своим, особым смыслом. Этот смысл — социаль-но-исторический, социально-нравственный, он необходимовключает в себя оценку не только нашей мысли, но и связан-ного с ней, основанного па пей нашего действия. Однаколишь то действие (тот поступок, то решение, то намерение)истинно, которое отвечает высшим целям, высшему предназ-начению человека — развитию сто универсальных, физиче-ских, интеллектуальных и духовных сил. Истина, как истин-ная жизнь, есть следование таким императивам и ценностям,которые не ограничивают, не сужают, а расширяют и разви-вают сущностные силы и творческие способности человека.Заблуждение, со своей стороны,— тоже не простая логиче-ская, субъективная ошибка, не .«недосмотр» или «недочет»,тем более, не «подвох» злоумышленников, а неизбежноеследствие того, что «ошибается» сама история.

Так, надежды христиан на приход «царства божьего»,как и уверения коммунистов о том, что «все дороги» ведутв наш век к обществу свободы, равенства и братства, можно«списать» в ошибки, поскольку не подтвердилось ни то, нидругое! Но в этих ошибках заключалось и глубоко истинноесодержание. Нравственный императив (идеал, мечта), ко-нечно, не есть еще сама реальность, но она — ее «знак» избудущего. Изменение нравственных понятий в обществе,«переоценка ценностей» - самый чуткий и точный показа-тель того, что происходят или грядут большие, серьезныеперемены в жизни миллионов и миллионов людей. Ведь·ни-какие идеи не возникают «из ничего» и не падают с неба.

Противоречивое отношение общественной морали к само-му существованию частной собственности (то осуждение еекак источника всех бед, то оправдание - как основы и гаран-та свободы), нашедшее сущностное воспроизведение и отра-жение в философских и социологических теориях Новоговремени, имеет глубинные корни в реальной диалектике мате-риального и духовного производства при капитализме. Поэто-му критика частнособственнического общества не могла невозникнуть вместе с появлением самого общества, лишившегобольшинство своих граждан источника самостоятельной жиз-

ни и существования. Однако в истине такой критики (истинесоциализма) таилась своя ошибка, разглядеть которую уда-лось не сразу, потому что это была ошибка не экономическо-го, а нравственного сознания (со временем сказавшаяся и всфере экономики). «Экспроприация экпроприаторов», кото-рой добивался (и кое-где добился) социализм, не подняла, адаже опустила - по высшим критериям человечности - об-щество, в котором эксплуататора с именем и фамилией заме-нил сверх-эксплуататор — безымянное государство, присво-ивший себе монопольное право на решение судьбы всех икаждого: кого казнить, кого миловать.

Почему так произошло? Только потому, что была допу-щена «маленькая ошибка» в социальном проекте: для ис-тинных, высоких целей были избраны средства, не толькоим не соответствующие, но и прямо им противные. И выборэтот был не случаен. Он был рожден по меркам и понятиямтого самого общества (с его сознанием и с его моралью),исторический приговор над которым жаждали осуществитьего низвергатели. И в том трагедия народа. Его беда (а невина), так как люди, в массе своей, действительно есть «со-вокупность общественных отношений» (К. Маркс). К честивеликой русской литературы и великой русской философиинужно сказать, что именно они подняли свой голос Предуп-реждения против «прогресса» за счёт жизни и крови «ма-ленького» человека. Но даже этой великой силы оказалосьнедостаточно. Только собственный (а не книжный) опыт итолько очень дорогой ценой способен исправлять ошибкиистории, а затем — и ошибки мысли. Сами же эти ошибки,вплетаясь в живую ткань общественного сознания, не могути не должны быть просто отброшены, проигнорированы какякобы плод невежества или «недомыслия» наших предше-ственников.

Идейные построения философии обладают огромнойпритягательной силой. Идеи выражают потребности време-ни, и если это время пришло, то никакие преграды и пре-пятствия (цензура, административно-уголовная борьба синакомыслием и т. п.) не в силах сдержать, остановить на-тиск философских идей, их мощное влияние на умы и сер-дца современников.

Интернационализация, глобализация общественной жизнив XIX — XX вв. сблизили мировые цивилизации и культуры,сделали более общезначимым, более общечеловеческим содер-жание и смысл исторического опыта. Мир стал более цель-ным и единым. Более прямым и коротким стал путь трансля-ции, распространения философских идей от страны к стране,

от народа к народу. Но и сегодня судьба философских идей вомногом сложна и неоднозначна, так как и в наши дни идеи ис-пытывают на себе глубокое влияние со стороны социальных,внетеоретических факторов (стереотипов массового сознания,национальной психологии, особенностей языка и культуры).

Отличительной чертой философского творчества являет-ся еще и то, что оно глубоко личностно. Личность, образжизни философа не отделимы от его мысли. Призыв В. Ма-яковского — «Больше поэтов хороших и разных» — можнораспространить и на философов. Так же, как поэзия и ис-кусство, философия не терпит стандарта и унылого однооб-разия. Подлинный философ, как и подлинный поэт, музы-кант, художник,- уникален. Творимый им мир никто инойсотворить не может. «Феноменологию духа» за Гегеля ивместо него написать бы никто не смог, как никто бы несмог за или вместо Бетховена сочинить «Лунную сонату».И именно этим нам бесконечно дороги их творения. «Новедь разные философы учат разному. Кому же из них ве-рить?» — такой вопрос могут задать приверженцы точногои однозначного знания. Однако и на него есть ответ. «Гетеи Шиллер, Сервантес и Толстой тоже писали по-разному.Мешает ли это нам читать их? учиться у них? любить их?»Многообразие, неповторимость, неожиданность и даже па-радоксальность философских идей, концепций, учений —не слабость, а сила философского творчества. Это многооб-разие (плюрализм) для каждого мыслящего человека есть«приглашение» к сотворчеству, «собеседованию» с велики-ми умами, есть реальное условие сделать собственный вы-бор своей жизненной позиции, соразмерив его с опытомпредшественников.

Философский плюрализм не нужно смешивать с эклек-тикой — бессистемным, беспринципным смешением разно-родных представлений и взглядов в голове одного человека,без какой-либо даже попытки самостоятельного, критиче-ского отношения к ним. Именно о таком — эклектическом —«многознайстве» еще древние философы говорили, что ононе есть¹ признак мудрости, а потому бесполезно. Плюрализмже, не покушаясь на собственные, внутренние убежденияличности, требует от человека лишь одного: уважения и кдругим мнениям, признания и за другими права на защитусвоих идей и ценностей. В этом смысле философский, ми-ровоззренческий плюрализм — прямая противоположностьидеологической нетерпимости, догматизму и фанатизму. Онявляется незыблемой нормой демократического общества. Отаком плюрализме сказал когда-то Вольтер: «Я не согласен

ни с одним Вашим словом, но готов отдать жизнь за то,чтобы Вы могли его свободно высказать».

Уже античная философия, становясь самостоятельнойсистемой знаний, обретала спою внутреннюю композицию,свою структуру. У стоиков (IV в. до н. э.) эта структураприняла следующий вид: 1) философия начиналась с логи-ки; 2) после логики следовала физика, или учение о приро-де; 3) после физики — этика (учение о человеке, о пути егок мудрой, осмысленной жизни). Последняя часть былаглавной, поскольку и логика (учение о познании), и физика(учение о бытии), при всей важности трактуемых в нихпроблем, лишь подготавливали, предваряли основные,смысложизненные положения и выводы философа о пред-назначении и судьбе человека, об отношении его к вечномуи бесконечному миру. Предложенная стоиками схема сохра-нила свое значение и по сегодняшний день. Хотя время вне-сло в нее и свои коррективы. В XVII в. (прежде всего бла-годаря Бэкону и Декарту) в лоне общих систем философииуглубленную разработку и развитие получила теория по-знания (гносеология). В понимании того времени гносеоло-гия была шире логики, так как рассматривала не толькоабстрактно-теоретический, но и чувственный уровень позна-ния (ощущения, восприятия, представления). То, что ан-тичные философы именовали физикой, в философии болеепоздних веков получило иное название — онтология. (Сло-во «физика» в связи с возникновением специально-научно-го, опытного знания, наполнилось другим, современнымсмыслом.)

Существенную перестройку, переосмысление структурыфилософского знания осуществил основоположник класси-ческой немецкой философии И. Кант. В одном из итоговыхсвоих сочинений — «Критике способности суждения» — оьговорит о трех частях философии, соотнося их с тремя«способностями души», понимая под последними познава-тельную, практическую (желание, воля) и эстетическуюспособности, присущие человеку от рождения. Иными сло-вами, Кант понимает философию как учение о единстве ис-тины, добра и красоты, что значительно расширяет ее узко-рационалистическую трактовку как только теорию или ме-тодологию научного знания, высказывавшуюся сначалапросветителями, затем позитивистами.

Гегель строит свою систему в виде «Энциклопедии фи-лософских наук». Как и стоики, и Кант, Гегель тоже назы-вает три части философского знания, обозначенные им встрогой последовательности: 1) логика, 2) философия при-

роды и 3) философия духа. (К последней он относит комп-лекс философских наук о государстве и праве, о всемирнойистории, об искусстве, религии и самой философии.)

Как видим, логика, методология познания давно состав-ляют теоретическое ядро философии. Однако структура со-временной философии только к своему ядру не сводится.Социальная философия (или философия истории), фило-софские вопросы естествознания (философия науки), эти-ка, эстетика, философская культурология, история филосо-фии — круг философских дисциплин может быть и расши-рен. Но отменяет ли многокомпонентная структурафилософского знания его целостность? Нет, не отменяет,потому что философские дисциплины —не механическиечасти целого, которые можно отделить от него и рассматри-вать вне связи с другими его частями. Здесь более подходитиной образ: драгоценный кристалл и его грани. С поворо-том кристалла высвечиваются все новые и новые его грани,хотя сам кристалл остается все тем же.

Так, эстетика (вопреки достаточно распространенномумнению о ней) не является «частью» философии, посколькувся философия эстетична. (Высший акт разума, как писалГегель, есть акт эстетический. Особенно глубоко и полноэстетическая природа философского сознания и творчествапроявила себя в античной культуре, что подтверждается итаким фундаментальным исследованием, как «История ан-тичной эстетики» А. Ф. Лосева. Также и нравственныйсмысл, этический аспект философии: он проникает фило-софское сознание целиком. Ни. одна проблема не являетсяфилософской, если она в то же время (если не непосредст-венно, то в конечном счете) не оказывается этической.

О такой философской дисциплине, как история филосо-фии, речь пойдет во второй главе. Но уже сейчас, в контекстевопроса о структуре философского знания, следует указать нато, что в философии теория и история связаны между собойзначительно глубжег и более сущностным, необходимым обра-зом, чем в любой другой области человеческого творчества.Математик, физик, тем более люди практических профессий(врач, инженер, юрист, учитель) на своем рабочем месте дей-ствуют операционально, они могут и не знать, не отдаватьсебе сознательного отчета об истории, которая предшествова-ла их деятельности и сделала возможной ее. Решая конструк-торскую задачу, инженер-конструктор пользуется готовымиформулами и схемами, как и врач — современными ему сред-ствами диагностики и лечения, почти ничего не сохранивши-ми от далекого прошлого медицины.

В этом отношении философия являет собою полную про-тивоположность всем иным формам и сферам человеческойактивности. Она возможна лишь в постоянном процессе са-мообращенности, самовоспоминания. И то и другое совер-шается как акт рефлексии, т. с. осознанно. А это значит,что современный философ, как бы оригинален он ни был,мыслит не только от своего имени, но и от имени филосо-фов прошлых веков, от имени философии в целом. Вот по-чему история философии — не «часть» ее, а основа, ее суть,ее самосознание.

Содержание