Кондильяк

Этьенн Бонно де Кондильяк (1715— 1780)—один из самых основатель­ных и систематических умов французского Просвещения. В развитии философии Кондильяка можно выделить три периода. В первом Кондильяк стоит на почве учения Локка и лишь дополняет его. Во втором он развил соб­ственное оригинальное сенсуалистическое учение. В третьем он исследовал отношения между формами мышления, языка и исчисления.

В работах первого периода (главная из них — «Трак­тат о системах», 1749) Кондильяк лишь повторил воз­ражение Локка против теории врожденных идей, а так­же локковское деление источника познания на ощуще­ния и рефлексию. Здесь показана роль восприятия, внимания, воспоминания, проводится различие между памятью, воображением и узнаванием и разъясняется, как, приводимые в действие вниманием, они дают в ре­зультате знание. Уже в работах этого времени Кон­дильяк исследует важную роль, какую в памяти и мыш­лении играют знаки. Он различает — по значению для познания — знаки, лишь случайно связанные с предме­том, знаки естественные и знаки искусственные, или условные (язык и письмо). Здесь же утверждается, что тайна познания состоит лишь в правильном применении знаков. Отвлеченные понятия — это только сокращения многообразного содержания нашего опыта: будь наш ум способен вместить сполна все это содержание, в поня­тиях не было бы никакой нужды. Чтобы избежать за­блуждения, необходимо разлагать сложные понятия на их простейшие элементы; таким образом, условие и ме­тод всякого познания — анализ. Образцом аналитиче­ского рассмотрения Кондильяк считает арифметику. Однако аналитическое знание, по мнению Кондильяка, не доходит до постижения сущности. Не отрицая суще­ствования материи и души, Кондильяк утверждает, что, как таковые, они недоступны познанию и что попытка переступить границы нашего неведения заводит в тем­ную область заблуждения и метафизики.

Центральный труд второго периода — «Трактат об ощущениях» (1754). В нем Кондильяк уже не только повторяет Локка, но и исправляет, развивает дальше. Пробелом в учении Локка он признает то, что, различив ощущения и рефлексию как два источника опытного знания, Локк не исследовал рефлексию во всем ее про­цессе. Поэтому рефлексия оказалась у Локка

парал­лельным ощущению и равноправным с ним источником знания. Вразрез с этим Кондильяк доказывает, что реф­лексия вовсе не самостоятельный источник знания. Реф­лексия сама происходит из ощущения и есть вторич­ный, производный вид знания. По этой причине никакая деятельность рефлексии не врождена уму, а приобрета­ется только в опыте: и восприятия, и акты внимания, и суждения, и акты воли сводимы к ощущениям. (Тезис о первичности ощущения Кондильяк поясняет знаменитым примером. Если мы представим себе статую и вообразим, что она последовательно наделяется различными способностями ощущения – обонянием, слухом, вкусом, зрением, осязанием, то вместе с ними она будет наделяться всеми интеллектуальными функциями и способностью к восприятию самых различных впечатлений). Сводя все функции души, в том числе чувства, желания, акты воли, к ощущениям, лежащим в их основе, Кондильяк в то же время интеллектуализировал само ощущение и весь психический опыт. К сенсуализму основного воззре­ния он присоединил, таким образом, элемент рациона­лизма. Этот элемент еще больше усилился в третий пе­риод деятельности Кондильяка, посвященный вопросам логики, языка и исчисления. Главные работы этого пе­риода — «Логика» (1780) и «Язык исчислений» (вышед­шая после смерти философа — в 1798 г.). В этих рабо­тах анализ, который до тех пор был методом иссле­дования Кондильяка, становится предметом его рассмотрения. В «Языке исчислений» Кондильяк утвер­ждает, что всякий язык есть анализ и, наоборот, всякий анализ — род языка. В «Логике» Кондильяк развивает номиналистическое воззрение. Речь, заявляет он, есть мышление. Общих понятий нет в природе вещей, они существуют только в нашем уме, и притом только как имена. В свою очередь имена (как и слова вообще) только знаки. Они служат для четкого выделения из сложного состава восприятия его отдельных элементов. Язык не только средство сообщения, но, прежде всего средство понимания. Он учит нас, каким образом по­средством аналогии, которая есть не что иное, как при­кладной анализ, мы переходим от известного к неизвест­ному.

В «Языке исчислений» Кондильяк ведет свое иссле­дование еще дальше. Он доказывает, что форму чистого анализа, в котором он ранее усмотрел средство выраже­ния речи и мышления, составляет число. Уже Гоббс утверждал, что счет есть мышление, а мышление — счет. Кондильяк доводит эту мысль до крайних выводов. Он находит, что в простом предложении 2=1+1 заключена вся тайна мышления, которое по своей сути есть только непрерывный ряд уравнений. Он выделяет в мышлении две части: 1) в первой посредством анализа определя­ются условия постановки вопроса; 2) во второй урав­нению дается правильная формулировка, посредством которой предуказывается само решение. В языке исчис­лений Кондильяк вскрывает наличие четырех «диалек­тов». Это: 1) язык пальцев, впервые подготовляющий нас к исчислению; 2) язык имен; 3) язык чисел в соб­ственном смысле слова и 4) язык буквенных знаков. Таким образом, на место системы Кондильяк ставит сначала генетическую теорию познания, впоследствии на место этой теории познания — учение о методе. Из-под покрова раннего сенсуализма выступает номина­лизм. Ощущение, оказывается, есть лишь символ, кото­рый мог бы быть в процессе познания заменен другим символом. Это лишь «счетный знак», единственное на­значение которого — делать возможным обращение в обществе духовных ценностей.

Философия Кондильяка свидетельствует о наличии в теории познания французского Просвещения противо­речия — между исходным сенсуализмом и тенденцией логико-математического формализма. У Кондильяка этот конфликт ясно выступает, если сопоставить его более ранний «Трактат об ощущениях» с его же позд­нейшей «Логикой» и с «Языком исчислений». Но тот же конфликт характерен и для Даламбера, и вообще для французских энциклопедистов.

Руссо

Чрезвычайно своеобразное место в Просвещении принадлежит Жан Жаку Руссо (1712—1778) —одному из самых влиятельных деятелей французского Просвещения. Руссо — уро­женец и гражданин Женевы, старинного центра кальви­нистского богословия и кальвинистского морального ук­лада жизни. Молодость его протекала в нужде и скита­ниях. Одареннейший писатель, Руссо дебютировал крат­кой диссертацией «Рассуждение о науках и искусствах»(1750), написанной на соискание премии Дижонской академии. На вопрос, содействовали ли успехи наук и искусств улучшению нравов, Руссо ответил с редкой си­лой убеждения и редким красноречием. Увенчанный пре­мией, он вдруг приобрел известность. Из сочинений, име­ющих отношение к философии, им были в дальнейшем написаны «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми» (1755), «Общественный договор» (1762), «Эмиль, или о воспитании» (1762) и несколько менее значительных работ. Основная тема философских размышлений Руссо — судьба личности в современном, ему обществе с его сложной искусственной культурой, с его противоречиями.

Сила и историческое значение Руссо не в тех мыс­лях, которые можно найти у него по вопросам теоретиче­ской философии. Значение его в тех идеях, которые он выдвинул как социолог, политический мыслитель, мора­лист, психолог и педагог. От большинства своих совре­менников Руссо отличается прежде всего проницатель­ностью, глубиной, смелостью в критике общественного строя Франции. Французская философия XVIII в., в том числе и социальная, не шла дальше критики феодализ­ма и абсолютизма с точки зрения буржуазных интересов. Идеализируя эти интересы, она видела в требованиях, запросах и понятиях буржуазного класса естественные запросы и понятия человеческого разума, как такового. Противоположность интересов тех классов, которые вы­растали внутри «третьего сословия», не была еще заме­чена и понята. Большинство французских просветителей XVIII в., ведя борьбу против господствующей системы идей феодальной церкви, против политической системы и идеологии абсолютизма, пренебрежительно относились к демократическим массам, к их духовным запросам, вкусам, потребностям. Вольтер презирал «чернь» и осо­бенно боялся пробуждения в ней политического само­сознания. Просветители вели свою пропаганду в сало­нах и кружках, близких ко двору и связанных множест­вом нитей с дворянством и придворным чиновничеством.

Руссо занял особую позицию. Энциклопедисты, даже во время наибольшей дружбы и сотрудничества с ним, никогда не считали его вполне своим. Они находили его слишком бунтарским, плебейски-радикальным и бестакт­ным. Он и был таким. Он выступал, как отмечали бур­жуазные историки, не только против существующей власти, но и против боровшейся с ней оппозиции; не только против Сорбонны (факультета богословов), но и против Фернея (замок Вольтера). Никто из современников Рус­со не сознавал так сильно, как он, противоречий фран­цузской общественной системы. Руссо сознавал их с точки зрения угнетенных мелкобуржуазных масс кресть­ян и ремесленников, т. е. с точки зрения гораздо более демократической, чем воззрения большинства просвети­телей. Именно эта основа идейных позиций Руссо была причиной крайней противоречивости его социальной фи­лософии. Критика Руссо одновременно и радикально-де­мократична, и реакционна; она зовет вперед, к ниспро­вержению угнетающего человечество порядка и тянет назад, внушает идеи, которые должны быть охарактери­зованы как реакционная социальная утопия. Основное противоречие современной ему общественной жизни при­нимает в сознании Руссо отвлеченную форму противо­речия между культурой и природой, между естественной, гармонической, по его убеждению, жизнью чувства и искусственностью, односторонностью рассудочного мыш­ления.

Рационализм XVII и XVIII вв. не признавал в чув­стве специфической душевной деятельности наряду с интеллектом и волей. Напротив, Руссо видит в чувстве не только самостоятельную, не только своеобразную, но и основную первичную форму духовной деятельности. Еще раньше, чем разум, в человеке проявляются чув­ства удовольствия и неудовольствия. Чувство не только первичнее разума по происхождению, но и важнее, чем разум. Учение Руссо о первенстве чувства двойственно. С одной стороны, оно правильно вскрывало односторон­ность, недостаточность, рассудочность рационалистиче­ского представления о человеке и его душевной деятель­ности. С другой стороны, оно таило в себе глубоко оши­бочную тенденцию, которую не раз использовала впо­следствии философская реакция. Тенденция эта состояла в противопоставлении чувства как высшей и более цен­ной сферы душевной жизни разуму как сфере будто бы низшей. От Руссо ведет начало тенденция, выдвигающая в поведении и в душевной жизни на первый план инстинктивные, несознаваемые и в то же время в выс­шей степени целесообразные движения и действия. Даже совесть и гений превращаются у Руссо в высшие инстинкты, во всем противоположные разуму. Сближая чувство с инстинктом, Руссо выводил из этого сближе­ния мысль, будто развитие форм интеллекта — фантазии и мышления — разрушило в человеке первоначальную гармонию, нарушило правильное отношение между по­требностями и способностями, ослабило естественную мощь человека.

Однако у самого Руссо мысли эти еще далеки от позднейшего реакционного буржуазного алогизма (отре­чения от логики). В них алогизм выступает лишь как тенденция, смягчаемая множеством оговорок и противо­речий. Критикуя односторонность рационализма, Руссо сам остается во многом на почве рационализма. Под­черкивая права чувства, он признает, что большую роль в развитии чувства играет познание.

Уже в диссертации, увенчанной премией Дижонской академии, Руссо доказывал, что развитие наук и искусств со времени Возрождения не усовершенство­вало, а ухудшило нравы общества. Несмотря на явные преувеличения, односторонность и крайнюю абстракт­ность «аргументации, в сочинении Руссо удалось сильно и смело выразить горячий протест плебея, который ви­дит, что плоды прогресса цивилизации не только оста­ются для него недоступными в силу его социального по­ложения, но и что самые блага цивилизации в совре­менных условиях жизни общества далеко не безусловны, заключают в себе отрицательную сторону. Так, разде­ление труда есть не только одно из условий прогресса, но и причина разрушения естественной целостности и гармоничности человеческой жизни. Специализация порождает расцвет ремесел и искусств, потребность в обмене. Но та же специализация усиливает зависимость человека от труда людей других профессий, превра­щает человека в частицу большого целого, порождает крайнюю односторонность. В результате возникают не только отчуждение, разобщенность между людьми раз­личных профессий, но и противоречие между деятель­ностью личной и общественной. По Руссо, одна из глав­ных причин человеческих страданий — противоречие между нашим состоянием и нашими желаниями, между нашим долгом и нашими склонностями, между

приро­дой и социальными учреждениями, между человеком и гражданином. «Сделайте человека вновь единым,— призывал Руссо,— и вы сделаете его таким счастливым, каким он только может быть», Высказывая эти идеи, Руссо предвосхитил постановку проблемы так называ­емого отчуждения.

Противопоставление Жан Жаком Руссо природы культуре часть современников поняла как наивный при­зыв к возвращению вспять, в докультурное, «естествен­ное» состояние. Вольтер, издеваясь над Руссо, говорил, что Руссо приглашает человечество вновь стать на чет­вереньки и ползти в первобытный лес. В действитель­ности Руссо хорошо понимал необратимость уже прой­денного пути развития. Он разъяснял, что полный отказ от уже приобретенной цивилизации сделал бы человека дикарем, но не сделал бы его более счастливым. Гар­моничность, цельность человека должны быть обретены в обществе, а не в «естественном состоянии». Источни­ком противоречий цивилизации Руссо признал социаль­ное неравенство, обусловленное неравенством имуще­ства, неравенством во владении землей, орудиями труда. Истинным основателем современного гражданского общества стал, по Руссо, тот, кто первый, отгородив участок земли, сказал: «Это — мое» и кто нашел людей достаточно простодушных, чтобы этому поверить.

Бедственные последствия социального неравенства, существующих форм разделения труда Руссо раскрывает с большой проницательностью и с пафосом нравственно­го негодования. Гораздо слабее он в рекомендации средств для преодоления противоречий культуры. С од­ной стороны, Руссо ищет спасения в простом замедлении темпов исторического развития, в его торможении. С дру­гой стороны, возникшие препятствия на пути человека к гармоничности должны быть устранены не только по­степенным развитием, но и борьбой. Однако «борьба», о которой говорит Руссо, не общественная революционная борьба, а лишь этическая борьба личности против собст­венных слабостей и недостатков, победа над своими страстями и господство над своими чувствами.

Выход из противоречий цивилизации Руссо видел в изменении системы и методов воспитания. Следуя за Локком, Руссо набросал в своем знаменитом трактате «Эмиль» план развития личности, свободной от насилия над природой и над естественными способностями чело­века. В системе воспитания Руссо на первый план вы­двигается чувство. Рационализму, сухой и черствой рас­судочности Руссо противопоставляет благотворную силу искреннего, естественного чувства, К чувству Руссо обращается и в вопросе о религии. В «Вероисповедании савойского викария» он провозглашает критерием и осно­вой религиозной веры не доводы разума, а сердце и чувство. Он ополчается и против догматов официальной ре­лигии, и против рационалистического кодекса деизма. Еще резче отзывается он об атеизме. Вступив в число сотрудников Энциклопедии, он вскоре порвал с ней, и одним из поводов для разрыва была смелая пропаганда атеизма, которую вели энциклопедисты.

В своем «Общественном договоре» Руссо доказывал, что единственным коррективом к существующему ныне социальному неравенству — неравенству имущественно­му и неравенству обязанностей — могут и должны быть свобода и безусловное равенство юридических прав. Эту идею, в которой сказался буржуазный характер социоло­гии Руссо, впоследствии высоко оценили деятели фран­цузской революции, и прежде всего якобинцы.

Буржуазным демократизмом и республиканизмом овеяна вся программная часть «Общественного догово­ра». Основой политической жизни общества Руссо при­знал суверенность воли народа и неделимость самой этой суверенности. Поэтому Руссо отвергает принцип деле­ния власти на законодательную и исполнительную и ре­комендует систему постоянно действующего в государ­стве плебисцита, или всенародного опроса, по всем серь­езным вопросам политической жизни.

Влияние идей Руссо было огромно. В подготовке идео­логии французской буржуазной революции ему принад­лежит важная роль, хотя сам он был далек от понимания неизбежности революционной борьбы. В теории истори­ческого процесса Руссо с небывалой до того

проница­тельностью угадал значение противоречий как движу­щей силы развития общества. Именно поэтому Энгельс называл Руссо (так же как и Дидро) представителем диалектики в философии французского Просвещения.