1.1. Возникновение и развитие культуры

Что такое культура? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся сначала к синонимам слова «культура». Ведь слово «культура» принадлежит к одним из самых многозначных. Поэтому попробуем сопоставить его с другими словами, часто вместо него употребляемыми. Быть может, нам удастся за каждым из этих слов закрепить определенный оттенок смысла и таким образом различить несколько слоев культуры. Вместо понятия «культура» нередко говорят «цивилизация». Это слово преимущественно употребляли французские и английские авторы. Если перевести «цивилизацию» на русский язык, мы получим «гражданственность» – слово, часто встречающееся у русских авторов первой половины XIX века. Наконец, у некоторых авторов мы находим понятие «образованность» – термин ныне мало употребляемый. Нельзя ли расслышать в каждом из этих четырех слов определенный, присущий только ему смысл? Возьмем для примера города, в которых с поразительной быстротой возводятся как новые промышленные, так и торговые центры. Эти города наделены всеми благами: прекрасными удобными для жилья зданиями, водопроводом, канализацией, электричеством. Но вы не найдете в них печатных изданий, кроме газет, ученых или художественных обществ, самостоятельной политической жизни, серьезного репертуара в местных театрах. Тщетно будете вы искать в подобных городах своеобразие архитектурного стиля. Вы не сможете отказать такому городу в названии «цивилизованный», но «образованным» вы его, конечно, не назовете. Это значит, что слово «цивилизация» вы резервируете для низшего или, во всяком случае, для внешнего слоя культуры, для того, что, скорее всего, поддается пересадке, что не требует для своего роста долговременной местной традиции. Сюда относятся хозяйство и техника.

Слово «образованность» правильнее было бы закрепить за внутренним (или «духовным») содержанием культурной жизни, включающим в себя науку, искусство, нравственность и религию. Все эти области деятельности человека не могут быть просто пересажены с одной почвы на другую, они могут быть только «привиты» к «дичку» местной жизни и медленно, постепенно взращиваемы. Между понятиями «образованность» и «цивилизация» существует теснейшее взаимодействие: образованность предполагает определенный уровень цивилизации, развитие цивилизации влечет за собою и развитие образованности. Но для данного места и в данный момент времени образованность не всегда измеряется цивилизацией. Развитой цивилизации не всегда соответствует высокая образованность, а высокая образованность расцветает иногда при сравнительно низком уровне цивилизации. Между образованностью и цивилизацией имеется, однако, еще один промежуточный слой культуры – это право, регулирующее внешние отношения людей между собой, и государственность, обеспечивающая обязательность правовых норм и организующая совокупную деятельность данного общества. Слово «гражданственность» правильнее всего было бы закрепить именно за этими областями культуры. Более «внутренняя», чем цивилизация, гражданственность является все же совокупностью тех внешних условий, при наличии которых только и может развиваться образованность.

Таким образом, в составе жизни современного человека мы различили три слоя: образованность, гражданственность и цивилизация. Слово «культура», как наиболее общее и неопределенное, мы сохраним для обозначения совокупности всех трех слоев, представленных в следующей схеме:

Эта схема пока представляет собою только внешний каталог культуры. Цивилизация, гражданственность и образованность – три ясно различимые слоя культуры, находящиеся во взаимодействии и отличающиеся друг от друга вышеуказанными чертами. До сих пор культура была там, где в большей или меньшей степени человечество развивало науку, искусство, право, хозяйство и другие тесно с ними связанные сферы жизнедеятельности. Наличие этого и отличает культурного человека от первобытного.

Русский религиозный философ, поэт и публицист Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900) считает, что источником общественной (культурной) жизни являются начала, определяющие саму природу человека, т.е. чувство, мышление и деятельная воля.

Первым непосредственным началом общественной жизни Соловьев считает волю, которая направлена на обеспечение существования людей. На ее базе образуются три основные формы практического общественного союза: экономическое общество (первичной элементарной формой которого является семья), политическое общество (государство) и духовное общество (церковь). Задачей экономического общества является организация труда, задачей политического общества – организация взаимодействия членов социума. Задачей же церкви выступает достижение истинного верховного блага человека – абсолютного существования – полного и вечного. Первое общество имеет значение материальное по преимуществу, второе – формальное, а третье – абсолютное, так как обеспечивает благо человека в его целости. Второе общество (государство) является посредствующим звеном между первым и третьим.

Вторым непосредственным началом общественной жизни выступает мышление, направленное на поиск истины и производство знаний. В зависимости от содержания знания и способа определения его истинности Соловьев выделяет три познавательные сферы общественной жизни: положительную (содержательную) науку, философию и теологию, предметом и исходной точкой которых является абсолютная реальность. Первая сфера соответствует экономическому обществу, вторая – политическому (государству), третья – области духовной, церковной.

Третьим непосредственным началом общественной жизни является чувство, рассматриваемое Соловьевым не как явление психики человека, а как явление, имеющее общее объективное выражение в творчестве. В. Соловьев подразделяет творчество на техническое художество (например, зодчество), изящное художество (ваяние, живопись, музыка и поэзия) и мистику (творческое отношение человеческого чувства к трансцендентному миру, то есть сверхприродному). Техническое художество соответствует экономическому обществу и связанной с ним положительной науки, изящное – политическому обществу и философии, мистика же соответствует духовному обществу и теологии. Поскольку мистика связывает человеческую жизнь непосредственно с действительностью абсолютного первоначала (Бога), постольку высшей сферой общественной жизни является, согласно Соловьеву, духовное общество (церковь). Таким образом, он отдает приоритет духовной потребности человека, которая удовлетворяется созданием церкви, изучением теологии и мистики.

Таким образом, Соловьев первым непосредственным началом общественной жизни признает волю. А это значит, что он начинает свой анализ сфер общественной жизни, подчеркивая определенное значение практической деятельности людей. Все другие сферы, связанные с мышлением и чувством, образуются, согласно Соловьеву, в ходе развертывания познавательной деятельности.

Соловьев указывал на противоречие материального и духовного, которое уже существует в недрах практической деятельности. Государство как посредствующее звено между материальной и духовной сферами общественной жизни не может примирить эти два начала. Противоречие сохраняется и на уровне познавательной деятельности, где роль примиряющего начала играют философия и изящное искусство.

Учение Соловьева о сферах общественной жизни служит своеобразным ориентиром для развертывания новых философских исследований в этой области.

Данную концепцию можно представить в виде схемы:

Питирим Александрович Сорокин (1889-1968), один из основоположников русской и американской социологических школ, выделил три формы социокультурной жизни: идеациональную, идеалистическую и чувственную. Система культуры по Сорокину – «не просто конгломерат разнообразных явлений, сосуществующих, но никак друг с другом не связанных, а есть единство, или индивидуальность, все составные части которого … выражают одну, и главную, ценность»¹. Главный принцип или главная истина (ценность) идеациональной (умозрительной) формы социокультурной жизни – Бог, который символизирует единство духовных ценностей. Примером идеациональной социокультурной системы может служить культура Запада средних веков. Главной ценностью чувственной социокультурной системы является чувственная реальность. Начиная приблизительно с XVI в. чувственный принцип стал доминирующим, а с ним и основанная на нем культура. «Таким образом, возникла современная форма нашей культуры – культуры сенсорной, эмпирической, светской и «соответствующей этому миру»»². Именно ценность чувственной, а не сверхчувственной как в идеациональной культуре, реальности провозглашается нашей современной чувственной культурой во всех ее основных компонентах: в искусстве и науке, философии и псевдорелигии, этике и праве; в социальной, экономической и политической организациях, в образе жизни и умонастроениях людей. Чувственная и умозрительная социокультурные системы являются базовыми. Чувственная и умозрительная социокультурные системы становятся взаимонесовместимыми как только ценности (истины), лежащие в основе каждой из них оказываются поставленными в состояние взаимного исключения (конфликта). «Если каждую из них рассматривать как «правду, всю правду и ничего, кроме правды», то тем самым они становятся взаимонесовместимыми»³. Что является истинным с точки зрения идеационального принципа, признается полным невежеством или предрассудком с точки зрения чувственной ценности и, соответственно, наоборот. Многие постулаты религии абсолютно ложные с точки зрения монистической истины (ценности) чувств. Это объясняет острый конфликт между чувственными и идеациональными ценностями, который особо резко проявляется в периоды заката одной и подъема другой культуры. Например, языческим греко-римским мыслителям, носителям чувственных ценностей, христианские ценности того времени казались не более чем заблуждением или неведением.

Идеалистическую социокультурную систему Сорокин рассматривал как переходную. Эволюцию западной цивилизации Сорокин анализировал с помощью модели маятниковых колебаний между этапами поочередного доминирования умозрительной и чувственной социокультурных систем. Переход от одного полюса к другому обязательно осуществляется через идеалистическую систему. Идеалистическая социокультурная система выстраивается на попытке синтеза ценностей чувственных и идеациональных, синтеза созданного нашим разумом. Таким образом, идеалистическая социокультурная система, будь она долговечна, преодолела бы неоптимальный (максимум усилий, минимум эффекта, с огромными человеческими жертвами, потерями) характер развития западной культуры, то есть ошибочные представления о том, что чувственные ценности либо идеациональные являются единственными ценностями. Но, как правило, идеалистическая культура не в силах примирить две культурные формы. Идеалистическая культура недолговечна. Другими словами, социокультурный синтез оказывается в результате сорванным. Преимущественно идеалистическими, основанными на синтезирующей идее, были культура XII-XIV столетий в Западной Европе, так же как и греческая культура V-IV веков до нашей эры.

Таким образом, Сорокин выделяет культурные формы в соответствии с теми целями (ценностями), которые ставит сам себе человек и к которым неуклонно стремится. У Сорокина культурные формы, как у Соловьева и у Платона, увязаны с сущностными устремлениями человека. Другими словами, каков человек – такова и его культурная жизнь, протекает последняя лишь только как обустройство чувственной реальности, либо, наоборот, как совершенное равнодушие к чувственным ценностям.

Если ранее взгляд на культурные периоды осуществлялся либо с точки зрения чувственной, либо идеациональной ценности, то в социокультурной философии XX века не та или иная ценность (чувственная или идеациональная) диктует представление о социокультурной реальности. Например, если мы взглянем на развитие культуры с монистически чувственной, либо с монистически идеациональной точек зрения, то получим классическое представление о ходе истории лишь как о линейной тенденции в направлении к чувственным ценностям, либо в направлении к диалектико-спекулятивным ценностям. А если попытаться учесть и те и другие ценности без серьезного синтеза, то мы получим неклассическую концепцию локальных цивилизаций (Шпенглера, Тойнби).

Таким образом, новый постнеклассический образ социальной реальности выстраивается на более глубоких основаниях, а чувственная и идеациональная культуры получают объяснение в рамках нового подхода лишь как культурные формы. Прежде всего, в социокультурной философии XX в. отчетливо проявился феномен, который следует характеризовать как поворот к человеку. Речь идет о рассмотрении социокультурной реальности сквозь призму отдельной личности.

А теперь попытаемся показать место и роль философии в культуре западной цивилизации. В чувственных культурах и обществах эмпирические системы философии набирают силу, а философия, основанная на идеалистических и идеациональных истинах, приходит в упадок. И, наоборот, в идеациональных культурах эмпирическая философия приходит в упадок, а идеалистическая философия приобретает догматически-спекулятивный вид. Другими словами, философии нет места во времена доминирования одной из этих двух культур. И там, и там философия – лишь служанка либо науки, либо богословия, а философия (и в этом заключается ее основная роль в культуре) – это служение человеческого разума делу примирения чувственной и духовной жизни человека, делу преодоления внутреннего конфликта, раздвоенности человеческой души, делу плодотворного синтеза между двумя стремлениями души человека.

Философия начинает расцветать лишь в переходные, идеалистические эпохи и то недолговременно. Вот как описывает появление философии на исторической арене философ, публицист, переводчик философской литературы, по образованию математик Павел Соломонович Юшкевич (1873-1945) в своей работе «О сущности философии», написанной в 1921 г. «Бывают эпохи равнодушия к философским вопросам – эпохи вообще не худшие в истории народов. Общественная жизнь может тогда быть кипучей и яркой во всех ее проявлениях; экономическая и политическая деятельность может быть высоко напряжена; научное и художественное творчество может бить ключом. Но в обществе нет потребности в рефлексии и самоанализе, в нем не чувствуется общей неудовлетворенности и сомнения в ходе жизни в ее целом. Жизнь течет бурная или тихая, – но уверенная в себе и в своих целях, раздробленная в своих специальностях и профессиях, как река, разбившаяся при впадении в море на ряд отдельных рукавов. Но вот – в результате ли какой-нибудь общественной катастрофы или незаметным молекулярным процессам социальных изменений – вносится какая-то новая струя в прочно налаженный, по-видимому, строй мыслей и настроений. Прежняя уверенность и непосредственность, создававшаяся автоматизмом привычных мыслей, чувств, жестов, разрушается. Происходит какая-то заминка и неожиданный перерыв в правильном течении жизни. Это – состояние, напоминающее моменты душевного кризиса у отдельной личности, когда человек как бы останавливается внезапно в беге жизни, охваченный вдруг оторопью и сомнением в нужности и значительности всего того, что он делал до сих пор. Жизнь начинает представляться каким-то механическим сцеплением отдельных, худо прилаженных частей. В ней нет центрального светила, нет того, что бы оправдывало и освящало отдельные моменты ее. Вся перспектива чувств и настроений меняется. Со дна души поднимается возмущение против автоматизма прежнего существования, против машинообразного характера его. В свои права вступает интимное «Я» с новой расценкой всех фактов жизни и его особенными требованиями, с извечной тоской человека по утверждению себя в этом мире движения и изменения. Человек как бы собирает себя, стягивает все щупальца духа своего, жадно направленные на соблазны внешнего мира, в одну внутреннюю точку»⁴.

Крушения идеалов сопровождаются философским искательством. В ходе этого искательства частные и специальные вопросы общественной жизни принимают несвойственную им форму философских проблем. Другими словами, вопросы данного времени превращаются в вечные вопросы человеческой души. Впоследствии философские искания превращаются, как правило, в моду, интимное становится модным. Философия из совлекательницы масок вновь становится лишь своего рода маской, прикрывающей противоположный идеал. На душу человека властно накладывает свою руку чужая идея, чужая воля, чужое чувство. Философия вновь становится либо эмпирической, либо спекулятивной. Именно о такой философии, чуждой человеку, говорил В.И. Ленин, когда указывал на партийность философии.

Таким образом, не чуждая человеку философия развивалась в переходные, идеалистические эпохи, прежде всего, как искусство синтеза противоположностей (диалектика). Еще можно добавить, что диалектическое искусство синтеза развивало индивидуальное сознание человека. Человек, освоивший это искусство, становился гармонически развитой личностью.

Возникновение и развитие культуры С.И. Гессен представляет как переход от процедурного (обыденного) знания к декларативному знанию. Процедурным знанием называют повседневный и производственный опыт, опыт, полученный в результате овладения предметами в повседневной жизни. Декларативное знание – знание – что, относится к знанию теоретического типа (предполагает умение объяснить, почему что-либо происходит). Процедурное знание – знание – как, является практическим знанием и означает какие-либо умения, практические навыки. Владение декларативным знанием еще не предполагает владения практическими навыками (владения процедурными знаниями, другими словами). Например, прекрасные профессора экономики, начав практическую деятельность на рынке, моментально разоряются и, наоборот, преуспевающие бизнесмены, пытаясь передать свой опыт молодежи, не могут внятно прочитать ни одной лекции.

Процедурное знание по-другому организовано в отличие от декларативного. Само процедурное знание может быть организовано двояким образом: инструктивным (знание рецептов приготовления пищи, инструкций к бытовым приборам и т.д.); ситуационным (умение действовать в конкретных ситуациях). Если сравнить древнегреческую математику с математикой Древнего Вавилона и Древнего Египта, то можно обнаружить различия между организацией знания (информации, данных об объекте). В математике Древнего Востока знание организовано в виде рецептов решения задач (как вычислить площадь поля, объем амбара, количество урожая), другими словами, знание организовано как процедурное инструктивное. В греческой математике знание организовано как дедуктивно развертываемая система (дедуктивно-аксиоматическим образом), в которой из исходных посылок-аксиом выводятся следствия. Наиболее яркой реализацией такой организации знания как декларативного была первая теоретическая система в истории науки – евклидова геометрия.

Обыденное знание «есть результат непосредственного стихийно-эмпирического познания свойств и внешних отношений предметов, включенных в жизненную практику и обыденный опыт людей… обыденное знание… выражается в обобщенных и передающихся от поколения к поколению представлениях людей о том, как строить, возделывать землю, выращивать урожай, обрабатывать разного рода материалы, многообразных рецептах народной медицины, кулинарии, в рекомендациях народной педагогики, в приметах народной метеорологии…

Обыденное знание не обладает системным характером и чаще всего предстает в виде… конгломерата мнений людей… оно может быть упорядочено в определенное единство, но последнее не достигает уровня целостной органической системы. В таком плане могут быть упорядочены правила гигиены, рецепты кулинарии и народной медицины, традиции семейного воспитания детей и т.п.…

Терпимое отношение к заблуждению в рамках обыденного знания определяется тем, что в нем в роли критерия истины выступает не эксперимент, а повседневная жизненная практика людей, а также ссылка на авторитет и на мнение большинства. В этих условиях истинным знание признается нередко не по… объективности его содержания, а по тому, насколько оно помогает… в решении конкретных житейских проблем, т.е. по его полезности. Порой же на уровне обыденного знания убедительным аргументом в обосновании достоверности мнений людей выступает согласие этих мнений с мнением авторитетной личности, а также с мнением большинства соответствующей социальной общности («все так говорят»).

Обыденному знанию чуждо… осознанное и целенаправленное использование соответствующих методов. Изменение и накопление обыденного знания происходит путем отражения новых явлений, порожденных практикой повседневной жизни людей. Поскольку эта практика меняется медленно и постепенно, постольку обыденное знание (особенно в сравнении с научным) отличается стабильностью и даже косностью… оно не способно опережать повседневную практику людей.

Основным методом в приращении обыденного знания является стихийно используемый метод проб и ошибок»⁵. Использование последнего в отдельных случаях требует довольно длительного времени. Но если новое обыденное знание в такой процедуре будет добыто, то любые сомнения в его достоверности в дальнейшем просто будут отметаться. Для обыденного знания характерно не сомнение, а безграничная вера. Таким образом, обыденное знание служит налаживанию повседневной бытовой жизни как отдельно взятых индивидов, так и разнообразных общностей людей. Научное знание возникло в недрах обыденного знания, а затем приобрело самостоятельное существование.

Можно ли говорить о «первобытной культуре»? «Неужели у первобытного человека не было ни науки, ни искусства, ни нравственности, ни религии? Нельзя отрицать, что у известных нам представителей первобытных народов мы находим большой, иногда поражающий нас своим богатством, запас самых разнообразных сведений об окружающем мире. Здесь и ботанические сведения, и поразительное знание привычек и особенностей окружающего дикаря животного царства, физиологические и фармакологические сведения, большой запас астрономических и климатических наблюдений. Но вся эта масса известного не объединена в систему, не получена в результате методического искания истины, она представляет собой лишь груду сведений, полученных случайно в результате одной только борьбы за существование и имеющих своей единственной целью самосохранение индивида и рода. В меру этой цели самосохранения сведения приобретаются, запоминаются и передаются от поколения к поколению. Отдельные сведения не связаны между собою внутренней, органической необходимостью научного метода, но чисто внешним механическим образом положены рядом друг с другом, будучи все только орудиями самосохранения. В них нет дифференциации, нет развития, продолжения старого в новом, есть только механическое накопление разрозненного. Но научное знание есть организованная система сведений. Наука развивается, хотя и под влиянием внешних условий, но следуя внутренней необходимости присущего ей метода…, наука появляется впервые только там, где человек, отрешившись от страха перед природой и от гнетущей заботы самосохранения, поставил вопрос о существе мира ради его познания, из чистого интереса к знанию. В этом смысле можно сказать, что, несмотря на массу накопленного опыта, у первобытного человека мы находим груду сведений, являющихся лишь орудиями самосохранения, но не находим науки.

То же самое можно сказать и про художественное творчество дикаря. Предметы, по которым мы судим о нем, представляют собой исключительно орудия повседневной борьбы за существование. Это – утварь и другие предметы домашнего обихода, оружие, украшения, имеющие, в значительной мере, утилитарную цель… Нас поражают иногда наблюдательность дикаря, сильно выраженное у него чувство ритма и гармонии. Но… не изящное оружие и не красивая утварь – первые произведения искусства. Художественное творчество, в подлинном смысле слова, впервые возникает в то время, когда человек, пораженный открывшейся ему красотою мира, неуверенной еще рукой пытается изобразить ее самого изображения… С этой поры искусство продолжает служить и утилитарным целям жизни, начинает развиваться сообразно внутреннему, присущему ему закону, технические же навыки остаются связанными железным законом самосохранения, они накапливаются беспорядочно и случайно, подчиняясь внешней необходимости, а не внутренним целям художественного творчества.

И в области нравственных отношений мы наблюдаем то же самое: добро и зло не различаются еще от благополучия и неблагополучия. Если я уведу чужой скот и жену, – это добро; если у меня уведут скот и жену, – это зло, – так гласит «готтентотская мораль», т.е. мораль первобытного человека. А это значит, что нравственные представления всецело связаны целью самосохранения, являются исключительно орудиями биологической борьбы за существование… То обстоятельство, что и в нынешнем «культурном» обществе поведение отдельных людей или даже целых народов определяется по-прежнему «готтентотской моралью», не вызывает сомнения, что понятие Добра отделилось в нем от простого Благополучия… Но культура тем именно и отличается от жизни первобытного человека, что… нравственность признается в ней как особая ценность, отличная от цели простого самосохранения.

Также обстоит дело и с религиозными представлениями дикаря. Боги являются для него только силами, вредящими или благоприятствующими. Для ограждения себя от гнева богов и для обеспечения себе помощи в борьбе за существование, он умилостивляет или грозит им, или даже наказывает их. Богопочитание дикаря всецело определяется целью самосохранения. Богопочитание – это орудие борьбы за существование. Человек не поклоняется Богу из благоговения к Верховному Существу. В этом смысле у первобытного человека религии, как особой сферы проявления человечности, не существует… Религия, как особая культурная ценность, существует лишь там, где цель самосохранения, раньше всецело определявшая богопочитание, отступила перед бескорыстным поклонением Божеству…

Но еще яснее различие между культурой и простым самосохранением обнаружится тогда, когда мы обратимся к низшему слою культуры – к хозяйству, цель которого многие и ныне видят в простой борьбе за существование… Хозяйство не ограничивается простым удовлетворением потребностей, необходимых для поддержания жизни организма. Напротив, для хозяйства характерно именно производство большего числа благ, чем они могут потребляться. Хозяйство имеется только там, где не все произведенные блага потребляются, но часть обращается на производство новых благ, т.е. где происходит так называемое накопление капитала. Капитал в этом смысле есть логическая категория, без которой немыслимо никакое хозяйство. Она была до «капиталистического» хозяйства в узком смысле этого слова, а также будет и в послекапиталистическом хозяйстве. А это значит, что хозяйство представляет собою некоторый плюс по сравнению с простым самосохранением.

Неизменность, отсутствие развития характеризуют не только способ производства, но и всю жизнь первобытного человека… Каждый новый день повторяет в природе день предыдущий. Если в природе есть развитие, то оно измеряется сотнями тысячелетий. Нужен телескоп научного мышления, чтобы его заметить. Оно не видно невооруженному глазу. То же самое можно сказать о жизни первобытного человека: дикарь лишь повторяет предшествующую жизнь. Он лишь воспроизводит прошлое, но не дополняет и не углубляет его творчеством нового. Развитие предполагает дополнение и сохранение прошлого, а не простое его воспроизведение⁶.

Многие исследователи развития человечества отмечают огромную роль в развитии культуры стремления человека к знанию ради знания, любовь к знанию (Гессен), информационной составляющей (С.П. Капица и др.).

«Обмен и распространение информации отличается от эквивалентного обмена ценностями, когда, например, при обмене невесты на стадо баранов общее число объектов обмена сохраняется. Разница удачно выражена в анекдоте о том, как хорошо обмениваться идеями: при этом каждый приобретает по идее, ничего не теряя. Очевидно, что распространение информации необратимо – слово не воробей, вылетит, не поймаешь! При обмене и распространении информации происходит умножение числа ее носителей в результате разветвленной цепной реакции. Обмен же товарами принципиально обратим.

Сейчас принято выделять информационную составляющую современной цивилизации. Но следует подчеркнуть, что человечество всегда было информационным обществом… Именно благодаря информации уже очень давно, с самого начала появления человека, шел непрерывный процесс сапиентации – развития способности к созданию, накоплению, передаче и использованию информации. Так что информационное общество появилось не после компьютеров и Гутенберга, иероглифов и языка, а на самой заре человечества, миллион лет тому назад. А Интернет и мультимедиа – только последний эпизод в этой долгой истории, когда тысячи лет караваны и купцы, базарная площадь и деревенский колодец, мастера и монахи, барды и старцы, сидящие у семейного очага, служили той же цели – передаче культуры, знаний и размножению информации.

Поразительным свидетельством единства человеческого рода является наскальная живопись первобытного человека»⁷. Информационно-технологический обмен обеспечивает сжатие исторического времени (ускорение развития), а также синхронное развитие человечества. «Ускорение хода исторического процесса математически выразил Ю.В. Яковец…, описывая хронологию и длительность мировых цивилизаций. Для характеристики сжатия времени им введен коэффициент ускорения, равный отношению длительности предыдущей цивилизации к последующей, значение которого заключено в пределах от 1,5 до 2,3. Иными словами, исторические интервалы цикличны на логарифмической, а не на линейной шкале времени, начиная с неолита 12-10 тыс. лет тому назад, и до 2130 г. Заметим, что в рамках табл. 5.4. неолит следует относить к истории, а не к каменному веку, к чему склоняется ряд историков.

Изменение временного масштаба полезно иметь в виду при сопоставлении таких крупных явлений истории, как судьбы царств и империй. Так, история Древнего Египта охватывала три тысячелетия и завершилась 2700 лет тому назад. Согласно Гиббону, упадок Римской империи продолжался полторы тысячи лет, в то время как нынешние империи создавались за века и распадаются за годы.

Таблица 1