logo
философия / Учебники / Пассмор / Сто лет философии

Глава 18

ложным. Но та же связь между истинностью и удачей относится и к констатациям, например к констатации «Дети Джона лысые», когда она указывает на Джона, а у Джона нет детей. Значит, она является не ложной, но «неудачной», неправильно высказанной. И в то же время перформативное высказывание «Я предупреждаю вас, что бык вот-вот нападет», безусловно, уязвимо для критики, поскольку то, что бык вот-вот нападет, ложно. Поэтому провести различение между перформативными высказываниями и констатирующими высказываниями посредством противопоставления истинного или ложного удачному или неудачному не так просто, как могло поначалу казаться.

В таком случае нельзя ли провести различение между перформативными и констатирующими высказываниями на каких-то других основаниях — грамматических основаниях, например? Мы могли бы надеяться, что это возможно, поскольку перформативные высказывания часто выражаются в особого рода первом лице изъявительного наклонения: «Я предупреждаю вас», «Я зову вас». Однако Остин отмечает, что они не всегда имеют такую грамматическую форму, ведь «Сим вас предупредили» — такое же перформативное высказывание, как и «Я предупреждаю вас». Кроме того, «Я констатирую, что...» также характеризуется грамматической формой первого лица, а ведь это, несомненно, констатирующее высказывание!

Потому Остин нащупывает другой способ разграничения высказываний, в терминах вида акта, который они исполняют. Он выделяет три вида акта употребления предложения: «локутивный» акт употребления предложения с целью сообщить некое значение, когда, например, кто-то говорит нам, что Джордж идет; «иллокутивный» акт употребления высказывания с определенной «силой», когда, например, кто-то предупреждает нас, что Джордж идет; и «перлокутивный» акт, нацеленный на произведение некоторого воздействия посредством употребления предложения, когда, например, кто-то не говорит нам прямо, что Джордж идет, но умеет предупредить нас, что он 'приближается. Всякое конкретное высказывание, считает теперь Остин, выполняет и локутивные и иллокутивные функции 36.

На первый взгляд кажется, что локутивные акты соответствуют констатирующим высказываниям, а иллокутивные — перформативным. Но Остин отрицал, что конкретное высказывание можно классифицировать как чисто перформативное или чисто констатирующее. По его мнению, констатировать — так же как и предупреждать — значит делать что-то, и мое действие констатирования подвержено разного рода «невезениям»; констатации могут быть не только истинными или ложными, но и справедливыми, точными, приблизительно истинными, правильно или ошибочно высказанными и т. д. Однако соображения истинности и ложности непосредственно применимы к таким перформативным актам, как, например, когда судья находит человека виновным или путешественник без часов прикидывает, что сейчас половина третьего. Поэтому от различения между перформативными и констатирующими высказываниями необходимо отказаться, сохраняя его разве что в качестве первого приближения к проблеме.

Имеют ли эти различения — и многие другие различения, которые в работе «Слово как действие» Остин проводит, поясняет на примерах и называет, — какое-либо значение, вносят ли они вклад в разрешение тради-

_________________Витгенштейн и философия обычного языка_______________

==355

ционных философских проблем, в отличие от проблем науки о языке? Да, и если Остин прав, то их значение весьма велико. Он считает, что всегда проясняется речевой акт в целом, и поэтому (вопреки мнению сторонников «логического анализа») вопроса об анализе «значения» как чего-то резко отличного от «силы» констатации не существует. Констатирование и описание суть просто два вида иллокутивного акта, и они не имеют той особой значимости, какой их обычно наделяла философия. Если не считать искусственной абстракции, которая может быть желательна для определенных специальных целей, «истинность» и «ложность», вопреки распространенному среди философов мнению, не являются именами отношений или качеств; они указывают на «оценочное измерение» «удовлетворительности» слов, употребленных в предложении по отношению к фактам, на которые эти слова указывают. («Истинное», можно отметить, означает «очень хорошо сказанное».) Отсюда следует, что шаблонное философское различение между «фактическим» и «нормативным» должно уступить место многим другим философским дихотомиям 37.

Характерно, однако, что Остин лишь утверждал, что необходимо следовать этим в известной степени поразительным соображениям, но не показал подробно, как это осуществить. Всю свою старательность Остин отдал лингвистическим различениям. Он мог бы возразить, что без их тщательного проведения было бы невозможно продвинуть вперед философскую дискуссию. Философы атаковали крепость, тогда как должны были разведать местность у подножия холма. Только после классификации и прояснения всех возможных способов ничего не делать для них настанет время спросить себя, в чем состоит человеческое действие, и много времени спустя—а как объяснить такие действия 38. Но трудно удержаться от мысли, что Остин думал, будто он уже знает, что крепость пуста, а долина у подножия плодородна.

Общей линии рассуждения Остина придерживается — если ограничиться одним примером — С. Э. Тулмин (воспитанник Кембриджского университета, впоследствии обосновавшийся в Оксфорде) в работе «Вероятность» (PASS, 1950). Философски мыслящие теоретики вероятности, доказывает он, очарованные запутанностью головоломок, связанных с бесконечными классами, или элегантностью исчисления вероятности, начинают анализ на слишком возвышенной ноте. Они должны рассмотреть для начала, каково обычное употребление таких выражений, как «Я, вероятно, приду»39. Тогда будет ясно, думает он, что сказать «S, вероятно, есть Р» — значит сделать осторожное и сдержанное утверждение: это значит до некоторой степени связать себя словом — ведь «нам запрещается говорить», например: «Вероятно, я приду, но я не смогу прийти», — но лишь с оговорками, которые мы часто проговариваем вслух. («Вероятно, я приду, но это зависит от того, когда мы вернемся из зоопарка».) Нет никакой конкретной «вещи», заключает Тулмин, о которой повествуют вероятностные утверждения, — ни «частоты», ни «совпадения областей»; вероятностное утверждение отличается от других утверждений не особым содержанием, но особой степенью обязательности. Частотность или совпадения можно считать, допускает он, подпоркой заявления о том, что это или то, вероятно, случит-

12»

==356