Глава 14

учно-популярных лекциях» (1896), — изгнала в царство теней ложные идеи старой метафизики». Свою цель он видел в том, чтобы проделать то же самое со старой механикой.

По его мнению, наука — это попытка экономного обращения с опытом. Описывая огромное число разнообразных опытов одной краткой формулой с широкой областью применения, она уменьшает для нас риск оказаться в совершенно незнакомой ситуации. В известной мере наука разрушает наши иллюзии, «срывая волшебный покров с вещей», ибо благодаря ей все необычное и незнакомое на вид оказывается в итоге лишь частным проявлением некоторого очень знакомого способа связи между данными опыта. Но вместе с тем именно это разрушение иллюзий, это сведение неизвестного к известному и нужно нам для осуществления того, что Беркли называл «руководством жизнью»!.

С этого Мах начинает свою критику традиционной механики. Механика, выходящая в своих рассуждениях об «электрических флюидах» или «атомах» за пределы опыта, не в состоянии надлежащим образом выполнить свою задачу. Мах готов признать, что в качестве математической модели атомистическая теория может облегчить наши эмпирические исследования. Но если ученый на основе ее успехов склонен предположить, что сами атомы обладают реальностью, то он переходит границу, отделяющую плодородные поля науки от топких пустошей метафизической спекуляции.

Абсолютное пространство, абсолютное время, даже причинность должны, согласно Маху, уйти вместе с атомами. В Природе не существует ни причин, ни следствий; Природа просто «случается». Развитая наука будет формулировать свои результаты в виде функциональных соотношений; бесстрастные формулы заменят «причинные связи» метафизики. Что касается абсолютного пространства и абсолютного времени, то эти понятия, согласно Маху, представляют собой пережитки средневековья. Бессмысленно, утверждает он, говорить о пространственном или временном положении тела безотносительно к какому-либо другому телу. Физик может сопоставлять движения маятника с вращением стрелок на циферблате часов, но он не может сопоставлять их с течением абсолютного времени. Разговор об абсолютной продолжительности процесса или о его абсолютном периоде — это «пустая метафизика»; точно такие же соображения можно высказать и в отношении абсолютного пространства. Именно этому аспекту в теории Маха предстояло оказать влияние на Эйнштейна, а вслед за ним и на логических позитивистов.

И еще одной постоянной теме в философии науки Маха предстояло впоследствии обрести особую актуальность. Он резко критиковал чрезмерное внимание к доказательству в трудах физиков, что вынуждало их, по его мнению, выбирать в качестве идеала «строгость, которая является ложной и ошибочной». Научную гипотезу, или, как он иначе называл ее, «новое правило», не нужно искусственным образом дедуцировать из так называемых «первых принципов»; раз она выдерживает проверку, то от нее ничего другого и не требуется. «Если в течение приемлемого периода времени, — писал он, — гипотеза достаточно часто подвергалась прямой проверке, то наука должна признать совершенно излишним любое другое доказательство». Здесь слишком очевидна неопределенность формулировки, содержа-

Естествоиспытатели становятся философами______________

==249

щей такие выражения, как «приемлемый период времени» и «достаточно часто подвергалась прямой проверке». Но факт остается фактом — критика Махом платоновско-картезианской трактовки науки как строгого доказательства стала важным вкладом в последующее развитие методологии.

В Англии, где переведенные труды Маха быстро обрели известность, примерно таких же взглядов уже придерживался У. К. Клиффорд, а в еще более детально разработанном виде — его друг и ученик биолог-статистик Карл Пирсон. В своих лекциях «О теориях физических сил»2 Клиффорд исходит из того, что многие предложения, имеющие вопросительную форму, по-настоящему вопросами не являются, и подкрепляет свой общий тезис ссылкой на предложение «Почему что-либо происходит?» По его мнению, это псевдовопрос, не содержащий действительного запроса какой-либо информации. Строго говоря, мы можем задавать, надеясь на ответ, только один подлинно научный вопрос: «Что именно происходит?» Кроме того, в своей статье «О природе вещей в себе» («Mind», 1878) он мимоходом замечает, что «слово "причина" не имеет своего законного места ни в науке, ни в философии».

Это позволяет понять, откуда дует ветер; совершенно очевидно, что эти слова не просто obiter dicta. Намного более важное значение имеет книга Клиффорда «Здравый смысл в точных науках» (1885), которую редактировал и заканчивал уже Пирсон 3. В этой работе Клиффорд размышляет над следствиями, вытекающими из новых неевклидовых геометрий, — следствиями, о которых уже вполне определенно высказался немецкий философ-ученый Г. фон Гельмгольц в своей лекции о «Происхождении и значении геометрических аксиом»4. Больше уже нельзя было полагать, что существует одна-единственная геометрия Евклида, представляющая собой и чисто доказательный раздел математики, и одновременно идеальное описание траекторий, прокладываемых частицами в пространстве. Теперь «чистая» геометрия резко отличается от «прикладной». Как раздел чистой математики, геометрия, согласно Клиффорду, подобна игре в домино. Определять одну геометрию как «правильную», а другую — как «неправильную» столь же неуместно, как считать игру в домино правильной, а в лудо — неправильной. Безусловно, в рамках игры в домино какой-то конкретный шаг может быть признан «неправильным», т. е. не согласующимся с правилами игры; таким же образом отдельный геометр может «совершать ошибки», отходя от правил своей чистой науки. Но в целом геометрию можно считать «правильной» или «неправильной», только когда ее используют в виде «приложения», т. е. когда ее рассматривают как описание траекторий, прокладываемых движущимися частицами. Однако, как только ее начинают подвергать эмпирическим проверкам, она сразу перестает быть математикой. В целом проведение такой резкой границы между математикой и ее приложениями станет характерным для последующих десятилетий, хотя будут сохраняться и сомнения относительно того, каким именно образом геометрия «применяется» к окружающему нас миру.

Карл Пирсон 5 в основном был согласен с теорией математики Клиффорда; но его собственные интересы, как и интересы Маха, посвятившего ему 6 свою «Науку механику», лежали в области механики. В тех разделах

==250