Глава 7

вует тот факт, что они оба могут быть «недействительными», однако они помогают нам очертить область, внутри которой должно быть найдено решение нашей проблемы, — где-то между тем, что Х есть неизменно Y, и тем, что Х никогда не есть Y. Локализация любого возможного решения внутри этой области составляет суть и единственное мыслимое значение контрарности. Субконтрарные суждения некоторые Х есть Y и некоторые Х не есть Y, согласно Дьюи, еще ближе подводят нас к нашему решению, ставя перед нами определенную проблему: установить, на основе чего «проводится различие» между теми X, что являются Y, и теми, что не являются Y. Стало быть, логическое значение субконтрарности определяется не тем «чисто формальным» обстоятельством, что эти два суждения не могут быть одновременно ложными, а тем «содержательным» фактом, что они ставят перед нами проблему.

По мнению Дьюи, решающее значение имеет противоречие. Формальная логика довольствуется голой констатацией того, что суждения все Х есть У и некоторые Х не есть У противоречат друг другу. Но останавливаться на этом, считает Дьюи, значит совершенно неправильно понимать природу противоречия. Ученый никогда не ограничивается простым пожиманием плеч при обнаружившемся противоречии и не считает его чисто «формальным отношением». Для него противоречие служит стимулом для исследования, давая начало новому поиску, в ходе которого он модифицирует исходное обобщение все Х есть У с учетом противоречащего случая, представленного суждением этот Х не есть У, которое, считает Дьюи, и выражает подлинное противоречие суждению все Х есть Y.

Связь «инструментальной» логики Дьюи с логикой Гегеля очевидна. При более внимательном рассмотрении деталей дьюиевской критики формальной логики неизменно поражаешься его близости к таким постгегельянским логикам, как Брэдли и Бозанкет. Так, он считает, что «подлинное» универсальное суждение свидетельствует о необходимой связи, а гипотетическое суждение только тогда «логически удовлетворительно», когда оно обратимо. Вся его теория исследования направлена против идеи, согласно которой высказывания могут быть истинными, не будучи элементами какой-либо системы. Поражает в его «Логике» и то, что он заменяет представление о неподвижной Реальности идеей систематического исследования, которое, по существу, ближе к гегелевскому Духу, чем к Абсолюту Брэдли. Его критика формальной логики содержит не много нового для тех, кто обращается к ней в ходе изучения Гегеля и постгегелевского идеализма; но его конструктивная теория исследования, которой мы уже уделили внимание (в главе 5), имеет по-настоящему важное значение.

Замена формальной логики теорией исследования составляет характерную особенность всего направления мысли от Лотце до Дьюи. Конечно, эта точка зрения не нова; по сути, она является картезианской, и от Декарта ее унаследовал Локк. Однако, когда в XIX в. наступил «ренессанс» формальной логики, эта точка зрения потребовала новой формулировки. Как уже отмечалось, в это время становится принципиально важным вопрос о том, к чему имеет отношение логика — к умозаключению или к импликации, к человеческой деятельности выведения заключений или к формаль-

==133

ному отношению имплицирования. Если ее предмет — умозаключение, то изучение формальных отношений играет в ней в лучшем случае подчиненную роль; если же ее предмет составляет импликация, то все ссылки на процессы исследования будут отброшены как «психологизм». С различием между умозаключением и импликацией связано и другое различие — между суждением, понимаемым как мгновенная концентрация на каком-нибудь аспекте исследуемой области, и «высказыванием», трактуемым как автономная сущность, имплицирующая независимым от контекста образом. Существуют ли высказывания? существует ли формальная импликация? — в этом и состояло существо спора.

==134