Эрих Фромм (1900-1980)

Под обладанием и бытием я понимаю не некие отдельные качества субъекта, примером которых могут быть такие утверждения, как «у меня есть автомобиль» или «я белый» или «я счастливый»; а два основных способа существования, два разных вида самоориентации и ориентации в мире, две различных структуры характера, преобладание одной из которых определяет все, что человек думает, чувствует и делает. При существовании по принципу обладания мое отношение к миру выражается в стремлении сделать его объектом владения и обладания, в стремлении превратить все и всех, в том числе и самого себя, в свою собственность. [c.40]

Что касается бытия как способа существования, то следует различать две его формы. Одна из них является противоположностью обладания – и означает подлинную причастность к миру. Другая форма бытия – это противоположность видимости. Она относится к истиной природе, истинной реальности личности или вещи в отличие от обманчивой видимости... (Э. Фромм. Иметь или быть. М. 1990. С. 32-33).

Чтобы полнее охарактеризовать принцип обладания, который мы здесь рассматривали, необходимо сделать еще одно уточнение и показать функцию экзистенционального обладания; само человеческое существование в целях выживания требует, чтобы мы имели и сохраняли определенные вещи, заботились о них и пользовались ими. Это относится к нашему телу, пище, жилищу, одежде, а также к орудиям производства, необходимым для удовлетворения наших потребностей, такую форму обладания можно назвать экзистенциональным обладанием, потому что оно коренится в самих условиях человеческого существования. Оно представляет собой рационально обусловленное стремление к самосохранению – в отличие от характерологического обладания, страстного желания удержать, сохранить... , которое не является врожденным, а возникло в результате воздействия социальных условий на биологически данный человеческий вид. Экзистенциональное обладание не вступает в конфликт с бытием, характерологическое обладание вступает в такой конфликт. Даже те, кого называют «справедливыми» и «праведными», должны обладать в экзистенционалъном смысле, поскольку они люди, тогда как средний человек хочет обладать в экзистенциональном и характерологическом смысле. (Там же. С. 91-92).

...Людям присущи две тенденции: одна из них иметь – обладать – в конечном счете черпает силу в биологическом факторе, стремлении к самосохранению; вторая тенденция – быть, а значит отдавать, жертвовать собой – обретает свою силу в специфических условиях человеческого существования и внутренне присущей человеку потребности в преодолении одиночества посредством единения с другими. Учитывая, что эти два противоположных стремления живут в каждом человеке, можно сделать вывод, что социальная структура, ее ценности и нормы определяют, какое из этих двух стремлений станет доминирующим. Те культуры, которые поощряют жажду наживы, а значит модус обладания, опираются на одни потенции человека; те же, которые благоприятствуют бытию и единению опираются на другие. Мы должны решить, какую из [c.41] этих двух потенций мы хотим культивировать, понимая, однако, что наше решение в значительной мере предопределено социоэкономической структурой данного общества, побуждающей нас принять то или иное решение. (Там же. С. 112).

...Важное значение бытия обнаруживается при противопоставлении его видимости. Если я кажусь добрым, хотя моя доброта – лишь маска, прикрывающая мое стремление эксплуатировать других людей; если я представляюсь мужественным, в то время как я чрезвычайно тщеславен или, возможно, склонен к самоубийству; если я кажусь человеком, любящим свою родину, а на самом деле преследую свои эгоистические интересы, то видимость, то есть мое открытое поведение, находится в резком противоречии с реальными силами, мотивирующими мои поступки. Мое поведение отличается от моего характера. Структура моего характера, истинная мотивация моего поведения составляют мое реальное бытие. Мое поведение может частично отражать мое бытие, но обычно оно служит своего рода маской, которой я обладаю и которую я ношу, преследуя какие-то свои цели...

Понимание несоответствия между поведением и характером, между маской, которую я ношу, и реальностью, которую она скрывает, является главным достижением психоанализа Фрейда. Он разработал метод (свободных ассоциаций, анализ сновидений, трансфера, сопротивлений), направленный на раскрытие инстинктивных (главным образом, сексуальных) влечений, подавляемых в раннем детстве. И хотя в дальнейшем развитии теории и терапии психоанализа большее значение стали придавать травмирующим событиям в сфере ранних межличностных отношений, чем инстинктивной жизни, принцип остался тем же самым: подавляются ранние и – как я считаю – более поздние травмирующие влечения и страхи; путь избавления от симптомов или вообще от болезней лежит в раскрытии подавленного материала. Иными словами, то, что подавляется – это иррациональные инфантильные и индивидуальные элементы жизненного опыта. (Там же. С. 103-104).

В первую очередь мы займемся рассмотрением такого механизма бегства от свободы, который состоит в тенденции отказаться от независимости своей личности, слить свое «Я» с кем-нибудь или чем-нибудь внешним, чтобы обрести силу, недостающую самому индивиду. Отчетливые формы этого механизма можно найти в стремлениях к подчинению или господству. И та и другая тенденции представляют собой бегство от невыносимого одиночества... [c.42]

В социальном плане по очевидным причинам садистские наклонности обычно меньше осознаются и больше рационализируются, чем мазохистские (более безобидные); часто они полностью скрыты наслоениями доброты и заботы о других. (Э. Фромм. Бегство от свободы. М. 1998. С. 76-77)

Уничтожение собственного «Я» как попытка преодолеть невыносимое чувство бессилия может выражаться в попытке раствориться во внешней силе и стать ее частицей. Этой силой может быть другой человек, бог. нация... Став частью силы, которую человек считает непоколебимой, вечной и прекрасной, он становится причастной к ее мощи и славе. Отрекаясь от свободы собственного «Я», человек избавляется от ответственности за свою судьбу и от сомнений, какое решение принять, от сомнений относительно смысла своей жизни. В этом смысле самоубийство это последняя надежда, если все остальные попытки снять бремя одиночества оказались безуспешными. (Там же. С. 276-277).

Власть не обязательно должна воплощаться в каком-то лице или институте (т.е. быть внешней). Власть может быть и внутренней, выступая под именем долга, совести. Фактически вся современная мысль – от протестантства и до философии Канта – представляет собой подмену внешней власти властью интериоризованной. Эта замена многим казалась победой свободы... Но анализ показывает, что совесть правит не менее сурово, чем внешняя власть. Своей суровостью совесть может и превзойти внешнюю власть, ведь человек ощущает ее приказы как свои собственные. Как же ему восстать против себя самого? ...У внутренней власти множество масок: здравый смысл, наука, общественное мнение... Интериоризованная власть эффективнее открытой... (Там же. С. 291).

В авторитарной философии нет понятия равенства. Любые различия -будь то пол или раса – для него обязательно являются признаками превосходства или неполноценности. Авторитарный характер относится к наиболее резко выраженным формам бегства от свободы путем симбиотического отношения к объекту. (Психология власти. М. 1999. С. 295-296).

Наблюдения показывают, что сущность любого невроза составляет борьба за личную свободу и независимость... Невроз всегда можно понять как попытку – неудачную попытку – разрешить конфликт между [c.43] непреодолимой внутренней зависимостью и стремлением к свободе (Там же. С. 298)