[Мнение христианина]

<„.> И если меня кто-то спросит, каковы были происхожде­ние и причина той ложной нравственности и ложных доброде­телей, то я, право, полагаю, что изначально существовали один способ служения божественным делам, другой — земным, пер­вый назвали нравственностью и добродетелями, второй — поль­зой; затем после того, как произросли ложные религии и одер­жали верх пороки, способ служения божественному пришел в забвение или был низведен до немногих, остались только на­звания добродетелей, сохраняющие до сих пор нечто от древне­го величия, хотя память о похвальных древних деяниях и вы­сказываниях не всецело погибла, но, однако, они словно тень без тела.

Не зная, куда следует относить эти более поздние доброде­тели, одни, воодушевленные их сиянием, говорили, что к ним надо стремиться ради них самих, словно далекие от земных дел, каковыми они и были, и это главным образом стоики; другие же [считали], что ради пользы, помимо которой они ничего другого не видели, и это были прежде всего эпикурейцы, с ни­ми согласна большая часть народа, считающая, что даже богов следует почитать вследствие той же пользы. Наша же доброде­тель, [т.е.] тех, которые являются христианами, есть та самая, которая, как я сказал, была ранее и прежде желательна не ради нее самой, как суровой, горестной, мучительной, и не ради поль­зы, которая является земной, она составляет ступеньку к тому блаженству, которым наслаждается дух или душа, освобожден­ная от смертных членов у Создателя вещей, от которого она произошла.

Кто будет сомневаться или кто сможет лучше назвать это блаженство, нежели «наслаждение», чьим именем я нахожу на­званные даже, например, в книге «Бытия» «Рай наслаждения» и в книге пророка Иезекииля «Плоды и древо наслаждения» и подобное этому, когда говорится о божественных благах. И в

376

«Псалмах»: «И из потока наслаждения ты напоишь их», хотя у греков скорее delectationis (удовольствие) или deliciarum (веселье, отрада), чем voluptatis. Ибо не говорится: «Из потока χειμάρρουν sed: но τον χειμάρρουν τηζ τρυφηζ σου ποτιειζ αυτουζ, что, собст­венно, есть delectatio, а также deliciae не от delecto, но от delector или от delectat. Поскольку одним способом он [автор Псалмов] обозначает действие, например exhortatio [побуждение], другим качество, например exultatio (веселость, ликование). И я не ви­жу, чем различаются voluptatem и delectationem, если не тем, что наслаждение означает, по крайней мере, пылкое удовольст­вие. Желая выразить это, латиняне, на мой взгляд, там, где по­нимали большее удовольствие, например Μεθησθήσονται από πιότητοζ οιχου σου, χαί τον χειμάρρουν τηζ τρυφηζ — Inebriabimtur ab übertäte domus tue et torrente voluptatis potabis eos, предпочли перевести «voluptatem» (наслаждение). Из этого следует пони­мать, что не к добродетели, но к наслаждению ради него самого подобает стремиться как тем, которые хотят радоваться в этой жизни, так и тем, которые желают радоваться в будущей.

Но оно двойное: одно на земле, другое впоследствии на не­бесах (я называю небеса по обычаю нашему, а не древних, ко­торые полагали одно небо), одно — матерь пороков, другое — добродетелей. Скажу яснее. Все, что делается без надежды на то последующее [наслаждение], ради надежды на это настоя­щее, греховно; и не только в большом, когда, например, строим дома, покупаем земли, занимаемся торговлей, заключаем брак, но также и в малом; например, когда едим, спим, гуляем, гово­рим, желаем; за все это нам назначены и награда и наказание. Поэтому, если мы хотим наслаждаться тем, надо воздерживать­ся от этого, мы не можем [наслаждаться] тем и другим, которые между собой противоположны, как небо и земля, душа и тело.

Но это наше [наслаждение] более сомнительно и обманчи­во, то же несомненно и надежно. Однако в этой жизни доста­точно некоего достойного одобрения и наслаждения, и наи­высшее то, которое идет из надежды на будущее счастье, когда чистая совесть и душа, неутомимая в размышлениях о божест­венном, считает себя словно неким соискателем и рисует себе обещанные почести и делает их как бы настоящими, и она тем радостнее и бодрее, чем больше увидит соискателей и соперни­ков. Сюда же относится сказанное: «Всякий, кто откажется ра­ди Господа от земных вещей, гораздо большее обретет в этом времени, а в будущем — жизнь вечную»; через это обозначается радость надеющегося на Бога. Поистине ничего не делается пра-

377

вильно без наслаждения, и нет никакой заслуги у того, кто бо­рется в стане Бога терпеливо и даже не охотно. «Ибо радостно­го подателя любит Господь». И в другом месте: «радоваться в Господе», что по-гречески χατατρύφησον του χορίου, что мы можем еще перевести как «преисполнишься наслаждения в Гос­поде», каковое наслаждение есть часть того вечного.

Основой же для достижения блаженства, без сомнения, яв­ляется добродетель, христианская, говорю, добродетель, а не философов. Не отрицаю, что у тех [философов] многие вещи плодотворны и во спасение, но они начали иметь силу и при­носить плоды, после того как Христос, Спаситель живых, а равно и мертвых, посланный Отцом, очистил это поле мира, зарос­шее терновником и кустарником, и сделал его способным при­носить плоды. И как луна, не восприми она никакого света и жара от противолежащего солнца, ничего сама по себе не может либо даже вредит находящимся ниже телам, так и дела чело­веческие, прежде чем озариться светом истины и воспламениться жаром любви, которая есть Христос, были и пусты, и достойны кары.

Оставляю евреев; и других, если были такие, у которых про­цветала истинная религия, кого я назвал бы и по праву и подо­бающе христианами, поскольку верили в Христа. Кроме них, никакие иные, ни афиняне, ни римляне, ни какие-либо другие, не совершили ничего, достойного награды и не достойного на­казания. Ибо что извращеннее, чем оставлять Создателя всех вещей, т.е. более, чем Отца, и к Нему, зовущему, поворачивать­ся спиной? Или что глупее, чем гнаться за вещами низкими, презренными и истинно земными и быстро преходящими, не­бесные же и, если позволено [сказать], более чем небесные и вечные, ценить менее и презирать? Так что не должны они ни­кого обвинять, они получили свою награду, какой домогались, какой не добивались, ту не получили. Посмотрите на них, до чего они дошли из-за неведения: пока Бога не почитают, неиз­бежно признают, побежденные и гонимые эпикурейскими до­водами, что разврат, прелюбодеяние, бесстыдство и чуть ли не любой вид бесчестия не предосудительны и их должно числить среди благ. <...>

Смотрите же, какую любовь должно питать к Богу, в какой мере подобает любить Его. Ведь все, что любят, любят лишь по двум причинам: или потому, что [это] доставляет удовольствие, как то, что мы видим, слышим, и прочее, или потому, что оно воспринимает удовольствие, как глаз, который устроен, что ра-

378

дуется, созерцая цвет и прочие чувства. Эти две вещи как необ­ходимы обе (ибо бесполезен был бы цвет, если бы его не вос­принимали глаза и глаза в темноте ничего не различали бы из-за мрака, и не знаю, что из двух было бы важнее), так никогда не могут быть одной вещью. То, что видят, не является тем, что видит, и то, что видит, не есть вещь, которую видят. Говорю о глазах одного [человека], а не смотрящих друг на друга. Эти две вещи совпадают в Боге, кто и нас произвел из ничего способ­ными наслаждаться благами, так что мы должны любить Его больше, чем самих себя, и эти самые блага дал в избытке.

С другой стороны, Бог сам есть эти блага, но Он отличается некоторой особенностью. Ведь блаженство наше не есть сам Бог, а от Бога исходит, как, например, радость, которую я по­лучаю, видя свет или слыша приятный голос, не то же самое, что свет или голос, но они, воспринятые моими чувствами, до­ставляют мне радость. Так и само блаженство рождается из ви­дения и познания Бога. Следует также заметить: хотя я говорю, что наслаждение или удовольствие есть единственное благо, од­нако я люблю не наслаждение, но Бога. Само наслаждение есть любовь; что же касается того, что наслаждение производит Бог, то воспринимающий любит, воспринятое любимо. Сама лю­бовь есть удовольствие, или наслаждение, или блаженство, или счастье, или любовь, которая есть последняя цель и ради кото­рой вершится остальное.

Поэтому я не согласен, когда говорят, что Бога надо любить ради Него самого: словно любовь и наслаждение существует ради цели, а не являются скорее самой целью. Лучше было бы сказать, что Бога любят не как конечную причину, но как при­чину действующую; однако мы обычно, когда говорим о дейст­вующей причине, упоминаем о ней поименно; например: «Я люблю тебя за человечность, за дар слова, за твою красоту». Между прочим, в Священных книгах мы не находим, что Бога следует любить ради Него, но находим только, что следует лю­бить. Из этого явствует, что те, кто так говорят, говорят больше по обычаю философов, чем теологов.

Возможно, мне кто-то возразит: я сказал, что необходимо и то и другое — и то, что воспринимает, и то, что воспринимает­ся, и одно без другого бесполезно и потому не является благом. Почему? Он [оппонент] мог бы спросить: если свет не воспри­нимается глазом, разве он не будет благом? Разве не все со­зданное Богом является благом, если говорится: «И увидел Бог, что это хорошо»? Даже у демонов и у осужденных есть какое-то

379

благо в том именно, что они существуют, и для них это лучше, чем если бы вообще не существовать. Чтобы ответить ему, объ­ясняю так: все создано Богом премудро и с высшим благоразу­мием, и это называется благим.

Однако то, что лишено чувств, создано не ради себя, но ради того, что наделено чувствами. Ведь разве важно для неодушев­ленных [тел], каковы они? Что из того, что драгоценный ка­мень более ценен, чем уголь, и блестит ли он в перстне или покрывается грязью в пыли? И также важно ли, существуют они или не существуют? Я, во всяком случае, не хотел бы быть скорее камнем, чем вообще не быть. Итак, все неодушевленное создано ради того, что имеет душу и чувства, то есть для их блага. Поэтому одно — существовать, другое — благо существо­вать, одно — от субстанции, другое — от качества.

Впрочем, ни одно живое существо не должно считаться об­ладающим благом в состоянии скорби и душевной муки. По­этому его благом будет чувство радости. А потому Бог благо создал [свои] творения для блага именно праведных, но во зло неправым. Отсюда и написано: «Бог, творящий зло». Итак, свет для тех, кто не видит, не благо и не зло, для тех, кто видит, по-разному. Ибо он, подобно жару, и ослепляет, и ласкает зрение, коих и то и другое происходит от огня. Ведь жар палит и согре­вает; для тех, кого он жжет, он зло, ком согревает — благо. Демоны же и осужденные не имеют никакого блага, для них было бы лучше вообще не существовать, как говорит Господь об Иуде: «Лучше было бы такому человеку не родиться». Из этого следует, что сильно ошибаются те, кто говорит, что благо и нечто, зло и ничто суть одно и то же. Ибо одно, как я сказал, есть субстанция, другое — качество; и то, что есть нечто, через это качество может быть и благом и злом, и то, что есть ничто, не есть ни благо, ни зло.

Вернусь, однако, к делу. Мы сказали, что благо двойное, одно — благо воспринимающей вещи, другое — воспринятой. Однако то правильно называется благом, что рождается из того и другого и называется наслаждением. Оно воспринимается как из творений, так более всего от Творца. Ибо Он есть источник блага, но, поскольку это благо радости многообразно, мы назо­вем [его] также источником благ. Если в таком случае мы воз­любим Его самого, от которого получили столько благ, то, без сомнения, достигнем всяческой добродетели, а также самой ис­тинной нравственности. <...>

380