Фрагменты сочинений

Печатается по: Антологии мировой философии в 4-х тт. Т. 1. Ч. 2. - М., 1969. С. 800-809.

ВОЗРАЖЕНИЕ НЕКОЕМУ НЕВЕЖДЕ В ОБЛАСТИ ДИАЛЕКТИКИ

Некие современные ученые, будучи не в состоянии постичь силу доказательств диалектики, проклинают ее настолько, что считают все ее положения скорее софизмами и обманом, неже­ли доводами разума. Эти слепые поводыри слепцов, не знаю­щие, как говорит апостол, ни того, о чем они говорят, ни того, что они утверждают, осуждают то, чего они не знают, и чернят то, чего не постигают. Они считают смертельным испробовать то, чего они никогда не вкушали. Все непонятное им они назы­вают глупостью и все для них непостижимое полагают бредом.

Так обуздаем же дерзость этих лишенных разума людей сви­детельствами Священного писания, на которое, по их призна­нию, они больше всего опираются, потому что мы не в силах опровергнуть их доводами разума. Пусть они наконец призна­ют искусство диалектики, так сильно порицаемое ими (как противоречащее Священному писанию), поскольку церковные учители восхваляют ее и считают необходимой для этого писа­ния. Ведь Блаженный Августин решился превознести это знание великими похвалами и признал, что по сравнению с прочими искусствами только оно одно дает возможность познания и толь­ко его одно следовало бы назвать знанием...

Он же во второй книге «О христианском учении» заявляет, что из всех искусств для Священного писания особенно необ­ходимыми являются диалектика и арифметика. Одна — для раз­решения вопросов, другая — для разъяснения аллегорических тайн, которые мы часто находим в природе чисел; и тем более он превозносит диалектику, чем более необходимой считает ее для разъяснения всех сомнений в исследованиях...

Наука рассуждения больше всего имеет значения для про­никновения во всякого рода вопросы, имеющиеся в Священ­ном писании, и для разрешения их... Диалектика и софистика весьма сильно отличаются друг от друга, так как первая заклю­чается в истинности доводов, вторая — в подобии их; софисти­ка учит ложным доказательствам, диалектика же разоблачает их лживость и путем различения истинных доказательств учит оп­ровергать ложные. Однако и то и другое знание, а именно как диалектика, так и софистика, ведут к умению различать доказа-

332

тельства, и только тот сможет разобраться в них, кто будет в состоянии отличить ложные и обманчивые доказательства от истинных и требуемых...

Что же тот понимает под словами мудрости и хитросплете­ниями слов, если не различие между истинными и ложными доказательствами? А они, как мы сказали, так переплетены друг с другом, что тот, кто не знает одних, не сможет различить других, так как для познания любых предметов необходимо по­знание им противоположных.

Ведь никто не познает точно добродетели, если не имеет понятия о пороке, в особенности когда некоторые пороки до такой степени близки к добродетелям, что легко обманывают многих своим подобием; также и ложные доказательства своим сходством с истинными очень многих вовлекают в заблужде­ние. Поэтому различие мнений имеет место не только в обла­сти диалектики. Даже и в христианской вере имеют место мно­гочисленные заблуждения, так как красноречивые еретики се­тями своих утверждений завлекают в различные секты многих простаков, которые, не будучи искушены в доказательствах, при­нимают подобие за истину и ложь за разумное. Бороться с этой чумой в спорах нас побуждают также сами церковные учители, чтобы то, чего мы не понимаем в писании, мы постигали бы не только молясь Господу, но и исследуя это при помощи рассуж­дений...

Наконец, кто же не знает, что как первые, [диалектики], так и вторые, [софисты], равно получили свое наименование от са­мого искусства рассуждения? Ведь самого Сына Божиего, кото­рого мы называем Словом, греки называют Логос (logos), т.е. началом Божественной мысли, или Божественной мудростью, или разумом. Поэтому и Августин в книге «83 вопроса» в сорок четвертой главе говорит: «В начале было Слово, которое греки называют Логос». Он же в книге против пяти ересей говорит: «В начале было Слово. Греки правильнее говорят «Логос». Ведь «Логос» означает и слово, и разум». И Иероним в послании к Паулину о Священном писании говорит: «В начале было Слово, Логос, обозначающее по-гречески многое. Ибо оно является и словом, и разумом, и исчислением, и первопричиною всех вещей, благодаря коей существует все, что существует. Все это мы пра­вильно мыслим во Христе».

Ведь подобно тому как Господь Иисус Христос называется, Словом Отца (по-гречески «Логос» ), точно так же Он называ­ется и софией (sophia), т.е. мудростью Отца, и потому к ему,

333

несомненно, больше всего относится та наука, которая даже по наименованию связана с ним и по происхождению от слова «логос» названа логикой. И подобно тому как от Христа воз­никло название «христиане», так и логика получила название от «логоса». Последователи ее тем истиннее называются фило­софами, чем более истинными любителями этой высшей мудрости они являются. Эта величайшая мудрость наивысшего Отца, когда она облекается в нашу природу для того, чтобы просветить нас светом истинной мудрости и обратить нас от мирской любви к любви в отношении Его самого, конечно, де­лает нас в равной степени христианами и истинными филосо­фами...

Сам Господь Иисус Христос побеждал иудеев в частых спо­рах и подавил их клевету как писанием, так и разумным дока­зательством и... укрепил веру в Себя не только могуществом чудес, но особенно силой слов. Почему же Он пользовался не только чудесами, делая то, что больше всего подействова­ло бы на иудеев, просивших у Него знамения, как не пото­му, что Он решил наставить нас собственным примером, каким образом мы должны привлекать к вере при помощи разумных доказательств тех, которые ищут мудрости? Разли­чая это, апостол говорит: «Ибо иудеи требуют чудес, а элли­ны ищут мудрости», т.е. последние укрепляются в вере преимущественно доказательствами, подобно тому как пер­вые — чудесами.

Когда же не хватает знамений чудес, то нам остается единст­венный способ сражаться против любых противников: победить словами то, что мы не можем победить деяниями, в особенно­сти когда у разбирающихся людей большую силу имеют разум­ные доказательства, чем чудеса, относительно коих можно легко впасть в сомнение, не сотворены ли они дьявольским наважде­нием...

ДИАЛОГ МЕЖДУ ФИЛОСОФОМ, ИУДЕЕМ И ХРИСТИАНИНОМ

Мне снилось ночью, что три мужа, пришедшие различными путями, предстали предо мною, и я их тотчас же спросил, как бывает во сне, кто они такие и почему пришли ко мне. Они ответили: «Мы люди, следующие различным вероисповедани­ям. И все мы равно утверждаем, что являемся почитателями единого Бога, однако служим ему различно по вере и по образу

334

жизни. Ибо один из нас язычник, принадлежащий к тем, кото­рых называют философами, довольствуется естественным зако­ном. Другие же двое имеют писания, и один из них зовется иудеем, а другой — христианином. Мы долго спорили, сравни­вая поочередно различные направления веры, и наконец ре­шили прибегнуть к твоему суду». Сильно удивляясь этому, я спросил: кто навел их на эту мысль, кто свел их вместе и, более всего, почему они избрали в этом споре судьей меня?

Философ, отвечая, сказал: это начинание — дело моих рук, потому что самым главным для философа является исследовать истину при помощи разума и следовать во всем не мнению лю­дей, а доводам разума...

Тогда я говорю: ты, философ, ты, который не исповедуешь никакого закона и уступаешь только доводам разума, ты не со­чтешь за большое достижение, если окажешься победителем в этом споре. Ведь у тебя для битвы имеются два меча, остальные же вооружены против тебя только одним. Ты можешь действо­вать против них, опираясь как на писание, так и на доводы разума, они же против тебя, поскольку ты не следуешь закону, от закона выставить ничего не могут и тем менее также могут выступить против тебя, опираясь на доводы разума, чем более ты привык к этому и чем более богатым философским вооруже­нием ты владеешь...

Ни одно учение, как упомянул кто-то из наших [христиан], не является до такой степени ложным, чтобы не заключать в себе какой-нибудь истины, и нет ни одного столь пустого спо­ра, который не имел бы в себе какого-либо поучительного до­казательства...

Философ говорит: мне, который довольствуется естествен­ным законом, являющимся первым, надлежит первому вопро­шать других. Я сам собрал вас для того, чтобы спросить о при­бавленных позже писаниях. Я говорю о первом законе не только по времени, но и по природе. Конечно, все более простое явля­ется, естественно, более ранним, чем более сложное. Естест­венный же закон состоит в нравственном познании, которое мы называем этикой, и заключается только в одних этических доказательствах. Ваши же законы прибавили к ним некие пред­писания внешних определений, которые нам кажутся совер­шенно излишними и о которых в своем месте нам также надо будет потолковать.

Оба остальные согласились предоставить философу в этом поединке первое место.

335

Тогда он говорит: удивительно, что в то время, как с веками и сменой времен возрастают человеческие знания обо всех со­творенных вещах, в вере же, заблуждения в которой грозят ве­личайшими опасностями, нет никакого движения вперед. Но юноши и старцы, как невежественные, так и образованные, ут­верждают, что они мыслят о вере совершенно одинаково и тот считается крепчайшим в вере, кто совершенно не отступает от общего с большинством мнения. А это, разумеется, происходит обязательно, потому что расспрашивать у своих о том, во что должно верить, не позволено никому, как и не позволено без­наказанно сомневаться в том, что утверждается всеми. Ибо людям становится стыдно, если их спрашивают о том, о чем они не в состоянии дать ответа...

Первые же (то есть опирающиеся на закон) впадают в столь великое безумие, что, как они сами признают, не стыдятся заявлять о своей вере в то, чего понять не могут, как будто бы вера заключается скорее в произнесении слов, нежели в духовном понимании, и более присуща устам, чем сердцу. И эти люди особенно похваляются, когда им кажется, что они верят в столь великое, чего они не в состоянии ни вы­сказать устами, ни постигнуть разумом. И до такой степени дерзкими и высокомерными делает их исключительность их собственного убеждения, что всех тех, кого они находят от­личающимися от них по вере, они провозглашают чуждыми милосердия Божиего и, осудив всех прочих, считают блажен­ными только себя...

Философ: что же сказать о тех, кто считается авторитетами? Разве у них не встречается множества заблуждений? Ведь не существовало бы столько различных направлений веры, если бы все пользовались одними и теми же авторитетами. Но, смотря по тому, кто как рассуждает при помощи собственного разума, отдельные лица избирают авторитеты, за которыми следуют. Иначе мнения всех писаний должны были бы восприниматься одинаково, если бы только разум, который естественным обра­зом выше их, не был бы в состоянии судить о них. Ибо и сами писавшие заслужили авторитет, то есть то, что заставляет им немедленно верить, только благодаря разуму, которым, по-ви­димому, полны их высказывания...

В любом философском обсуждении авторитет ставится на последнее место или совсем не принимается во внимание, так что вообще стыдятся приводить доказательства, проистекаю­щие от чьего-либо суждения о вещи, т. е. от авторитета...

336