Марсилио фичино

В XV веке в Западной Европе происходит новое открытие фи­лософии Платона. До этого времени произведения великого ан­тичного философа были известны в основном в изложении позд­нейших авторов. По сути дела, идеи Платона дошли до XV века в неоплатонической трактовке, кроме того, с еще более поздними философско-христианскими напластованиями. Уже говорилось, что значительную роль в этом сыграл Аврелий Августин, прибли­зивший платонизм к христианскому вероучению.

В Эпоху Возрождения сочинения Платона заново перево­дятся с греческого на латинский язык, кроме того осуществля­ются массовые переводы текстов других античных философов платоновского направления.

Платонизм вновь становится крайне популярным — теперь уже среди мыслителей-гуманистов. Более того, в философии Платона гуманисты увидели опору для противостояния схола­стике, которая, как известно, базировалась на философии Ари­стотеля. Сама аристотелевская философия начинает рассмат­риваться лишь как преддверие к изучению платонизма.

Значительную роль в широком распространении платонов­ского учения в это время сыграла так называемая Платоновская Академия. Эта Академия не была школой в общепринятом смысле слова, скорее это был союз мыслителей, увлеченных филосо­фией Платона. Возникла она в 1462 г. во Флоренции, когда глава флорентийской республики Козимо Медичи Старший по­дарил своему секретарю Марсилио Фичино виллу, на которой стали собираться ученые, литераторы, переводчики — все, кто был поклонником платоновской философии.

И именно Марсилио Фичино было суждено сыграть одну из самых значительных ролей в разработке гуманистических идей.

381

Марсилио Фичино (1433—1499) родился в местечке Фильине близ Флоренции. Образование он получил во Флорентийском университете, где изучал философию и медицину. Уже в начале 50-х годов XV века он пишет свои первые самостоятельные ра­боты, отмеченные влиянием идей античных философов, а чуть позднее изучает греческий язык и начинает заниматься перево­дами. В эти же годы Фичино становится секретарем у главы Флорентийской республики Козимо Медичи.

После того, как Козимо Медичи подарил Марсилио Фичино. виллу под Флоренцией, итальянский мыслитель полностью по­свящает свое время литературно-философским занятиям.

Вообще, Марсилио Фичино является как бы обобщенным образом, символом философа-гуманиста, в мировоззрении ко­торого оказались перемешаны совершенно разнообразные фи­лософско-религиозные традиции. Будучи католическим священ­ником (он принял сан в сорокалетнем возрасте), Фичино стра­стно увлекался античной философией, посвящал некоторые свои проповеди «божественному Платону», а дома даже ставил свечу перед его бюстом, и в то же время занимался магией. И эти, казалось бы, противоречащие друг другу качества, для самого Фичино были наоборот неотделимы друг от друга.

Марсилио Фичино в своем творчестве ярко показал основную черту всего гуманистического движения, ибо, как и большинство гуманистов впоследствии, он считал, что разработка новых гума­нистических идеалов возможна только в том случае, если христиан­ское вероучение заново обосновать с помощью древних мистиче­ских и магических учений, а также с помощью философии Платона, которого он признавал как бы продолжателем Гермеса Трисмегиста, Орфея и Зороастра. При этом необходимо отме­тить, что для Фичино и других гуманистов философия Платона и неоплатонизм представлялись неким единым философским уче­нием. И вообще, впервые разницу, между платонизмом и неоп­латонизмом в Европе осознали только в XIX столетии.

Во всех многообразных занятиях Марсилио Фичино можно вьщелить три наиболее важных вида деятельности. Прежде все­го, Марсилио Фичино прославился как переводчик. Именно он в 1462—63 гг. перевел на латинский язык произведения, припи­сываемые Гермесу Трисмегисту, «Гимны Орфея», а также «Ком­ментарии к Зороастру». Затем в течении пятнадцати лет Фичи­но перевел почти все диалоги Платона. В 80—90-х гг. XV в. им были переведены сочинения Плотина и других поздних антич­ных философов, а также «Ареопагитики».

382

Вторая сфера деятельности Марсилио Фичино связана с фи­лософией. Он написал несколько философских сочинений: «Комментарии на "Пир" Платона, О любви», «О христианской религии» и «Платоновская теология о бессмертии души».

Опираясь на труды Гермеса Трисмегиста, Фичино утверж­дал, что философия рождается как «озарение» и потому смысл всякой философии заключается в том, чтобы подготовить душу к восприятию Божественного откровения.

По сути дела, флорентийский мыслитель не разделял рели­гию и философию, ибо, по его мнению, и та и другая берут свое начало в древних мистических учениях. Гермесу Трисмегисту, Орфею и Зороастру был дарован Божественный Логос, именно как Божественное откровение. Затем эстафета тайного Божест­венного знания была передана Пифагору и Платону. Иисус Христос своим явлением на землю уже воплотил Логос-Слово в жизнь и открыл Божественное откровение всем людям.

Следовательно, и античная философия и христианское ве­роучение проистекают из одного Божественного источника — Логоса. Поэтому для самого Фичино священническая деятель­ность и занятия философией представлялись в абсолютном и неразрывном единстве. Более того, он считал, что необходимо разработать единую религиозно-философскую концепцию — со­вместить древнюю мистику, философию Платона со Священ­ным Писанием.

В соответствии с этой логикой у Фичино возникает концеп­ция всеобщей религии. По его убеждению, миру изначально дана Богом единая религиозная истина, которую люди, в силу своего несовершенства, не могут понять до конца, поэтому создают отдельные религиозные культы. Однако все различные религи­озные верования являются всего лишь проявлением «всеобщей религии». В христианстве же единая религиозная истина нашла свое наиболее точное и достоверное выражение.

Пытаясь показать содержание и смысл единой «всеобщей религии», Фичино следует уже известной нам неоплатониче­ской схеме. С его точки зрения, мир состоит как бы из пяти нисходящих уровней: Бог, ангел, душа, качество (или форма), материя.

Бог и ангел — это высшие метафизические понятия. Они неделимы, бессмертны, нематериальны, бесконечны. Качество и материя — низшие понятия, связанные с материальным ми­ром, поэтому делимы, временны, смертны, ограничены в про­странстве.

383

Единственным и главным связующим звеном между высши­ми и низшими ступенями бытия является душа. Душа, по мнению Фичино, триедина, потому что выступает в трех ипостасях — душа мира, душа небесных сфер и душа живых тварей. Про­истекающая от Бога, душа оживляет материальный мир. Фичи­но буквально воспевает душу, утверждая, что она является истинной связью всего, ибо когда душа вселяется в одно, то при этом не оставляет другого. Душа вообще все проницает и все поддерживает. Поэтому Фичино называет душу «центром природы, посредницей всех вещей, сцеплением мира, лицом всего, узлом и связкой мира».

Исходя из всего сказанного, вполне ясно почему Марсилио Фичино уделяет столько внимания душе отдельного мыслящего человека. В его понимании, душа, примыкая к божественному, управляет телом, является «госпожой тела». Поэтому познание собственной души, которая проявляется в телесном выраже­нии, — это главное занятие всякого человека.

Тему отдельного человека, сущности человеческой личности Фичино продолжает в своих рассуждениях о платоновской любви. Под понятием любви он подразумевает воссоединение в Боге реального, плотского человека с Идеей человека. В соответст­вии со своими христианско-неоплатоническими представления­ми, Фичино пишет о том, что все в мире происходит от Бога и все в мире вернется к Богу. Поэтому необходимо любить Бога во всех вещах и тогда люди поднимутся до любви всех вещей в Боге. «Все возвращается к Идее, для которой было создано», — утверждает мыслитель.

Следовательно, истинный человек и Идея человека — это тоже одно целое. Однако, на земле не существует истинного челове­ка, ибо все люди отделены от самих себя и друг от друга. Вот здесь и вступает в силу божественная любовь, посредством ко­торой люди приходят к истинной жизни: если все люди воссое­динятся в любви, то они найдут свой путь к Идее, и значит, любя Бога, люди сами становятся возлюбленными Им.

Проповедь «всеобщей религии» и «платоновской любви» стала очень популярна в XV в., и позднее сохраняла свою привлека­тельность для многих мыслителей Западной Европы.

Но сам Марсилио Фичино не останавливался на чисто тео­ретических рассуждениях о сущности Бога, мира и человека. Он пытался постичь таинства мира всеми доступными ему спо­собами, в том числе и с помощью магических обрядов. И с этим связана третья сфера деятельности флорентийского гуманиста.

Вообще, Фичино считал, что магия является одной из сфер «всеобщей религии» и не противоречит христианству. В сво­ем трактате «О жизни» он, упоминая известный евангель­ский сюжет о поклонении волхвов только что рожденному Христу, спрашивает: «Чем, как не магией занимался тот, кто первый поклонился Христу?». Сам Фичино, признавая на­личие божественной души во всех вещах («Бог во всех вещах»), стремился познать, открыть эту душу и потому совершал ма­гические действия над камнями, травами, ракушками. Под влиянием пифагорейства, Фичино с помощью некой магиче­ской музыки и орфических гимнов пытался услышать тай­ную «гармонию сфер» и тем самым уловить звучание души мира. И все это он делал для того, чтобы найти способы, посредством которых человеческая душа может слиться с ду­шой Божественной.

В деятельности Марсилио Фичино, как в фокусе, нашли свое отражение практически все формы и направления развития гу­манистической мысли Западной Европы — философия, религия, магия, литературные занятия. И потому, вполне правомерно при­знать, что Марсилио Фичино является одной из центральных фигур всей философии Эпохи Возрождения.

«КОММЕНТАРИИ НА "ПИР" ПЛАТОНА, О ЛЮБВИ». ФРАГМЕНТЫ

Печатается по: Эстетика Ренессанса. — М., 1981, Т. 1. С. 210—213, 217, 230—233. Перевод АТорфункеля, В.Мажуги, И.Черняка.

ВЫШЕ ТЕЛА ДУША, ВЫШЕ ДУШИ АНГЕЛ, ВЫШЕ АНГЕЛА БОГ

<...> Всякое тело движимо чем-то иным, приводить же в дви­жение себя самого по природе своей не может, так как не может действовать само по себе. Но благодаря присутствию души ка­жется, что оно движет себя само и благодаря душе живет. В действительности благодаря присутствию души оно некото­рым образом движет себя, без нее же получает движение только от иного, поскольку само по себе не обладает надлежащей при­родой. Душа же собственно обладает способностью самодвиже­ния. Ибо, присутствуя в теле, она сообщает ему способность к самодвижению. А тем, что она самим своим присутствием со­общает другим, она сама должна обладать гораздо раньше и в

385

большей мере. Стало быть, душа выше тела, поскольку то, что по самой своей сущности может себя приводить в движение, должно быть выше того, что получает возможность движения не от себя, а от присутствия другого. Когда мы говорим, что душа сама себя движет, мы употребляем это слово не в пере­носном смысле (как это приписывал Платону Аристотель), но абсолютно, как когда мы говорим, что Бог существует сам по себе, что Солнце светит и огонь греет сами по себе. Ибо в душе нет части, которая бы двигала, и другой, получающей движе­ние, но вся она сама по себе, то есть по природе своей,· движет­ся. Это значит, что она разумом своим переходит от одного к другому и осуществляет в определенные промежутки времени дело питания, роста и размножения. Это рассуждение во времени подобает душе по ее природе, ибо то, что выше ее, охватывает не отдельные вещи в отдельные мгновения, но сразу все в од­но-единственное мгновение вечности. Вот почему Платон спра­ведливо полагает, что первое движение и первый промежуток времени находится в душе, откуда и движение и время перехо­дят в тела. Но так как движению по необходимости предшест­вует покой и так как покой совершеннее движения, выше по­движного разума души следует обнаружить некое неподвижное мышление, которое было бы по природе своей всем мышлени­ем и всегдашним актуальным мышлением. Душа ведь мыслит не вся и не всегда, но только некоей своей частью и иногда, и обладает не бесспорной, но подверженной сомнению способ­ностью мыслить. Следовательно, чтобы более совершенное стояло выше несовершенного, необходимо выше ума души, ко­торый подвижен, является частью, мыслит непостоянно и не бесспорно расположить ум ангела — неподвижный, цельный, постоянный и несомненный, чтобы, подобно тому как само­движущаяся душа расположена выше тела, движимого от дру­гого, так и выше самодвижущейся души был расположен сам по себе неподвижный ум [в итал. тексте: ангел]. И как тело от души получает способность к движению, так что не все, но только одушевленные тела кажутся движущимися самостоятельно, так и душа от ума получает способность к мышлению. Ибо если бы ум был присущ душе по ее собственной природе, то он нахо­дился бы во всех душах, даже в душах животных, как способ­ность к самодвижению. Стало быть, ум присущ душе не перво­очередно и не самой по себе. Почему и следует, чтобы ей пред­шествовало то, что обладает умом само по себе и в первую очередь. А таков именно ангел, превосходящий душу.

386

Но выше ангельского ума по необходимости расположено то начало вещей и высшее благо, которое Платон в «Пармениде» называет единым. Действительно, над всем множеством слож­ных вещей должно находиться простое по природе Единое. Ведь число проистекает от единого и сложное от простого. Ум же, хотя и неподвижен, но не представляет собой единство, чистое и про­стое. Ведь он мыслит себя самого. А это значит, что в нем суще­ствуют три различные вещи: то, что мыслит, то, что мыслится, и мышление. Ведь различны в нем основания — в том, что он мыс­лит, в том, что он мыслит иное, и в том, что он является мышле­нием. Кроме того, он обладает способностью познания, до само­го акта познания вполне бесформенной, которая формируется в познании и, размышляя, стремится к истине и овладевает ею; из этого видно, что до того он не обладал истиной. Он содержит в себе все множество идей. Ты видишь, как велики и разнообразны в ангеле и множественность и сложность. Таким образом, мы вынуждены расположить прежде его нечто единое, чистое и прос­тое. Прежде же самого единого мы ничего расположить не можем, ибо истинно единое чуждо всякому множеству и сложности. Если бы было нечто выше его, то оно от этого более высокого бы и возникло. А если бы зависело от него, то было бы менее совер­шенным, как всякий результат по сравнению со своей причиной. И тогда оно было бы уже не единым и простым, а состояло хотя бы из двух частей: из дара, полученного от своей причины, и из недостатка этого дара. Итак, подлинно единое, как считает Платон и как подтверждает Дионисий Ареопагит, превосходит все; и оба они считают, что превосходнейшее имя Бога есть Единое.

Доказательство Его великолепия заключается еще и в том, что дар высочайшей причины должен быть обширнейшим и распространять во всем превосходство своей мощи. Дар Едино­го распространяется во всей вселенной. Ибо не только ум един, и любая душа едина, и всякое тело едино, но даже и сама бес­форменная материя, лишенность вещей, некоторым образом называется единой. Ибо мы говорим: одно безмолвие, одна тьма, одна смерть. Однако же дары ума и души на нее [материю] не распространяются. Ведь ум дарует искусственную красоту и по­рядок, душа — жизнь и движение; бесформенная же первома-терия мира и лишенность вещей чужда красоты и жизни. Итак, Единое, поскольку Его дар распространяется шире, предшест­вует и уму и душе. На этом же основании ум, по-видимому, превосходит душу, ибо жизнь, дар души, не дан всем телам, а ум всем им дарует красоту и порядок. <...>

387

СРАВНЕНИЕ БОГА, АНГЕЛА, ДУШИ И ТЕЛА

Итак, мы возвышаемся от тела к душе, от нее к ангелу, от него к Богу. Бог выше вечности; ангел находится в вечности целиком. Разумеется как его действие, так и его сущность пре­бывают в покое. Покой свойствен вечности. Душа частично на­ходится в вечности, частично во времени. Ибо субстанция ее всегда пребывает тождественной, не увеличиваясь и не умень­шаясь. Деятельность же ее, как мы несколько ранее показали, развивается в промежутки времени. Тело целиком подчинено времени. Ведь и субстанция его изменчива, и всякое его дейст­вие требует некоего времени. Итак, Единое пребывает выше движения и покоя, ангел — в покое, душа равным образом в покое и в движении, тело — только в движении. Далее, Единое выше числа, движения и места; ангел — в числе, но выше дви­жения и места; душа — в числе и движении, но выше места; тело же подчинено и числу, и движению, и месту. Дело обстоит так, поскольку Единое не обладает никаким числом, и не со­стоит из частей, и никоим образом не изменяет своего состоя­ния, и не ограничено никаким местом. Ангел же обладает числом частей или форм, но свободен от движения и места. Душа об­ладает множеством частей и стремлений и изменяется разно­образием своих страстей и развитием своего рассуждения, но свободна от ограничения места. Тело же подчинено этому все­му. <...>