«Пролог» к «да и нет»

Хотя при столь великом множестве слов нечто высказанное даже святыми кажется не только отличным друг от друга, но и противоположным друг другу, нельзя необдуманно судить о тех, коими должен быть судим сам мир...

Итак, что удивительного в том, если при отсутствии в нас того самого духа, при посредстве коего это было записано и высказано, а также внушено писавшим, нам не хватает их по­нимания, достигнуть которого нам всего более препятствует не­обычайный способ речения и разнообразное значение одних и тех же слов, поскольку одно и то же слово является высказан­ным то в одном, то в другом значении? Ведь как в своих мыс­лях, так и в словах каждый из них был весьма плодовит...

Надлежит тщательно обращать внимание на то, чтобы в слу­чае, если кое-что из высказанного святыми вызовет у нас возра­жение как противоречивое или чуждое истине, мы не впадали в ошибку из-за ложно надписанного заглавия или порчи самого текста. Ибо многие апокрифические сочинения с целью при­дать им авторитет озаглавлены именами святых; и кое-что даже в самом тексте Божественных заветов является испорченным по вине переписчиков...

Если и в Евангелиях нечто было испорчено в результате неве­жества переписчиков, то что же удивительного, если это иногда имело место также и в сочинениях позднейших отцов, авторитет которых несравненно меньше? Следовательно, если кое-что в со­чинениях святых случайно кажется несогласным с истиной, то будет благочестивым, соответствующим смирению, а также дол­гом любви, которая всему верит, на все надеется, все переносит и с трудом подозревает о пороках тех, которых любит, верить тому, что это место Писания является неверно переведенным или ис­порченным, или признаться, что мы его не понимаем.

Я полагаю, что столь же много внимания должно обращать и на то, не является ли высказанное в сочинениях святых пере­смотренным ими самими в другом месте и исправленным после познания истины, как это во многих случаях делал Блаженный Августин; или не высказали ли они своего суждения скорее в соответствии с чужим мнением, нежели со своим собственным, подобно Екклесиасту, приводящему во многих местах противо­речащие суждения различных лиц...

Блаженный Августин, пересматривая и исправляя многие из своих творений, заявляет, что он утверждал там многое скорее

337

на основе мнения других, чем в силу собственного убеждения. Кое-что и в Евангелии кажется высказанным скорее согласно людскому мнению, нежели согласно истине, как, например, ког­да Мать Самого Господа называет Иосифа отцом Христа, гово­ра так согласно общераспространенному мнению и обычаю: «Я и отец твой, скорбя, отыскивали тебя»...

Если же мы сможем доказать, что одни и те же слова упот­ребляются различными авторами в различных значениях, то мы легко отыщем решение многих противоречий.

С помощью всех вышеприведенных способов внимательный читатель найдет разрешение спорных вопросов в творениях свя­тых. А если случайно противоречие будет до такой степени явным, что не сможет быть разрешено ни на каком разумном основании, то следует сопоставить авторитеты и предпочесть тот, свидетельства коего более сильны, а утверждения более вески...

Итак, когда известно, что даже сами пророки и апостолы не были совсем чужды ошибок, что же удивительного в том, если в столь многочисленных писаниях святых отцов иное по выше­указанной причине кажется произнесенным или написанным ошибочно? И не следует обвинять святых, как бы уличенных во лжи, если, думая о чем-либо иначе, чем это есть на самом деле, они утверждали что-либо не по двоедушию, но по незнанию. Не следует приписывать злому умыслу или считать за грех все, что говорится для некоего назидания по причине любви, так как известно, что у Господа все рассматривается в зависимости от намерения...

Следовательно, одно дело — лгать, другое — заблуждаться в речах и отступать от истины в словах в силу заблуждения, а не злого умысла. А если Бог допускает это, как мы сказали, даже по отношению к святым, то, конечно, он допускает это также и по отношению к тем, которые не наносят никакого ущерба ве­ре; и это не бесполезно для тех, кои все делают ко благу.

Уделяя этому большое внимание, сами церковные учите­ли, считавшие, что и в их сочинениях есть кое-что подлежа­щее исправлению, дали право своим последователям ис­правлять это или не следовать за ними, если им что-либо не удалось пересмотреть и исправить. Поэтому и вышеупомя­нутый учитель Августин... в прологе книги III «О Троице»... пишет: «Не пользуйся моими книгами как каноническими писаниями, но если в последних отыщешь то, чему не верил, твердо верь. В моих же книгах не запоминай крепко того,

338

что раньше не считал за достоверное, если только не пой­мешь, что оно достоверно»...

Однако, для того чтобы не исключать этого рода писаний и не лишать последующих авторов произведений, полезней­ших по языку и стилю для обсуждения и рассмотрения труд­ных вопросов, от книг позднейших авторов отделены книги Ветхого и Нового завета, обладающие превосходством кано­нического авторитета. Если там что-либо поражает нас как абсурдное, нельзя говорить: «Автор этой книги не придер­живался истины», надо признать, что или рукопись ошибоч­на, или толкователь ошибся, или ты сам не понимаешь. В отношении же трудов позднейших авторов, чьи сочинения содержатся в бесчисленных книгах, если что-либо случайно кажется отступающим от истины, потому что она понимает­ся не так, как там сказано, читатель или слушатель имеет свободу суждения, потому что он может или одобрить то, что ему понравилось, или отвергнуть то, что ему не нравит­ся. Поэтому не следует упрекать того, кому не понравится или кто не захочет поверить всему, что там обсуждается или излагается, если только оно не подтверждается определен­ным обоснованием или известным каноническим авторите­том в такой степени, чтобы считалось доказанным, что это безусловно так и есть или могло бы быть таким...

После этих предварительных замечаний, как мы устано­вили, угодно нам собрать различные высказывания святых отцов, поскольку они придут нам на память, вызывающие вопросы в силу противоречия, каковое, по-видимому, в них заключается. Это побудит молодых читателей к наибольше­му труду в отыскании истины и сделает их более острыми в исследовании. Конечно, первым ключом мудрости является постоянное и частое вопрошание; к широкому пользованию этим ключом побуждает пытливых учеников проницатель­нейший из всех философов Аристотель, говоря при истолко­вании выражения «ad aliquid» [к чему-либо]: «Может быть, трудно высказываться с уверенностью о вещах такого рода, если их не рассматривать часто. Сомневаться же о каждой в отдельности будет не бесполезно», ибо, сомневаясь, мы при­ходим к исследованию, исследуя, достигаем истины. Соглас­но чему и сама истина говорит: «Ищите и отыщете, стучи­тесь, и откроется вам».

Наставляя нас нравственно собственным примером, Бог по­желал воссесть в двенадцатилетнем возрасте среди учителей и

339

спрашивать, скорее являя нам образ учащегося в вопрошании, чем образ учащего в высказывании, хотя тем не менее Он обла­дал полной и совершенной Божественной мудростью...

«ЗОЛОТОЙ ВЕК СХОЛАСТИКИ» (XIII В.)

В конце XII—начале XIII вв. западноевропейская схоласти­ка получает новый импульс для своего развития. Связано это было, прежде всего с тем, что в этот период происходит самое широкое знакомство европейцев с культурой арабоязычного Вос­тока. Европейский мир в это время постоянно сталкивается с арабами — во время крестовых походов, в Испании, которую захватили арабы и т.д.

Для западноевропейской философии встреча с арабской куль­турой сыграла огромную роль. Дело в том, что в арабском мире были крайне популярны учения античных философов, и, в первую очередь, учение Аристотеля. На арабский язык были переведены практически все его сочинения, при этом аристо­телевские произведения были подробно прокомментированы арабскими мыслителями, арабские философы опирались на по­ложения Аристотеля в своих учениях.

В Европе же Аристотель был известен далеко не полностью. Более того, так как идеи Аристотеля использовали многие христианские теологи, считавшиеся еретиками, распространение и изучение аристотелизма официально запрещалось. Так, изучение естественнонаучных сочинений Аристотеля и его «Метафизики» было запрещено папскими декретами 1210 и 1215 гг.

Однако аристотелизм постепенно получает все более широ­кое распространение, особенно, в нецерковных школах. На ла­тинский язык переводятся почти все его произведения — сна­чала с арабского, а потом и непосредственно с греческого. И в католической церкви с течением времени зреет понимание, что использование системы доказательств истинности христианских догматов с опорой на Аристотеля должно стать насущной необ­ходимостью, ибо неоплатонизм, на который опирались отцы церкви и, в первую очередь, Аврелий Августин, не давал ответы на все возникающие вопросы.

В 1231 г. папа Григорий IX обновил декреты 1210 и 1215 гг., но одновременно создал комиссию для проверки аристотелев-

340

ских произведений. И уже в 1245 г. изучение Аристотеля было разрешено без всяких ограничений, а позднее, в 50—60 гг. XIII в., Рим официально поручает нескольким христианским философам заняться переработкой учения Аристотеля в хри-стианско-католическом духе. Центральное место в этой работе занял Фома Аквинский.