Диалог между философом, иудеем и христианином

Мне снилось ночью, что три мужа, пришедшие различными путями, предстали

предо мною, и я их тотчас же спросил, как бывает во сне, кто они такие и

почему пришли ко мне. Они ответили: "Мы люди, следующие различным

вероисповеданиям. И все мы равно утверждаем, что являемся почитателями

единого Бога, однако служим ему различно по вере и по образу жизни. Ибо один

из нас язычник, принадлежащий к тем, которых называют философами,

довольствуется естественным законом. Другие же двое имеют писания, и один из

них зовется иудеем, а другой -- христианином. Мы долго спорили, сравнивая

поочередно различные направления веры, и наконец решили прибегнуть к твоему

суду". Сильно удивляясь этому, я спросил: кто навел их на эту мысль, кто

свел их вместе и, более всего, почему они избрали в этом споре судьей меня?

Философ, отвечая, сказал: это начинание -- дело моих рук, потому что

самым главным для философа является исследовать истину при помощи разума и

следовать во всем не мнению людей, а доводам разума.

Тогда я говорю: ты, философ, ты, который не исповедуешь никакого закона

и уступаешь только доводам разума, ты не сочтешь за большое достижение, если

окажешься победителем в этом споре. Ведь у тебя для битвы имеются два меча,

остальные же вооружены против тебя только одним. Ты можешь действовать

против них, опираясь как на писание, так и на доводы разума, они же против

тебя, поскольку ты не следуешь закону, от закона выставить ничего не могут и

тем менее также могут выступить против тебя, опираясь на доводы разума, чем

более ты привык к этому и чем более богатым философским вооружением ты

владеешь...

Ни одно учение, как упомянул кто-то из наших [христиан], не является до

такой степени ложным, чтобы не заключать в себе какой-нибудь истины, и нет

ни одного столь пустого спора, который не имел бы в себе какого-либо

поучительного доказательства...

Философ говорит: мне, который довольствуется естественным законом,

являющимся первым, надлежит первому вопрошать других. Я сам собрал вас для

того, чтобы спросить о прибавленных позже писаниях. Я говорю о первом законе

не только по времени, но и по природе. Конечно, все более простое является,

естественно, более ранним, чем более сложное. Естественный же закон состоит

в нравственном познании, которое мы называем этикой, и заключается только в

одних этических доказательствах. Ваши же законы прибавили к ним некие

предписания внешних определений, которые нам кажутся совершенно излишними и

о которых в своем месте нам также надо будет потолковать.

Оба остальные согласились предоставить философу в этом поединке первое

место.

Тогда он говорит: удивительно, что в то время, как с веками и сменой

времен возрастают человеческие знания обо всех сотворенных вещах, в вере же,

заблуждения в которой грозят величайшими опасностями, нет никакого движения

вперед. Но юноши и старцы, как невежественные, так и образованные,

утверждают, что они мыслят о вере совершенно одинаково и тот считается

крепчайшим в вере, кто совершенно не отступает от общего с большинством

мнения. А это, разумеется, происходит обязательно, потому что расспрашивать

у своих о том, во что должно верить, не позволено никому, как и не позволено

безнаказанно сомневаться в том, что утверждается всеми. Ибо людям становится

стыдно, если их спрашивают о том, о чем они не в состоянии дать ответа...

Первые же (то есть опирающиеся на закон) впадают в столь великое

безумие, что, как они сами признают, не стыдятся заявлять о своей вере в то,

чего понять не могут, как будто бы вера заключается скорее в произнесении

слов, нежели в духовном понимании, и более присуща устам, чем сердцу. И эти

люди особенно похваляются, когда им кажется, что они верят в столь великое,

чего они не в состоянии ни высказать устами, ни постигнуть разумом. И до

такой степени дерзкими и высокомерными делает их исключительность их

собственного убеждения, что всех тех, кого они находят отличающимися от них

по вере, они провозглашают чуждыми милосердия Божьего и, осудив всех прочих,

считают блаженными только себя.

Философ: что же сказать о тех, кто считается авторитетами? Разве у них

не встречается множества заблуждений? Ведь не существовало бы столько

различных направлений веры, если бы все пользовались одними и теми же

авторитетами. Но, смотря по тому, кто как рассуждает при помощи собственного

разума, отдельные лица избирают авторитеты, за которыми следуют. Иначе

мнения всех писаний должны были бы восприниматься одинаково, если бы только

разум, который естественным образом выше их, не был бы в состоянии судить о

них. Ибо и сами писавшие заслужили авторитет, то есть то, что заставляет им

немедленно верить, только благодаря разуму, которым, по-видимому, полны их

высказывания...

В любом философском обсуждении авторитет ставится на последнее место

или совсем не принимается во внимание, так что вообще стыдятся приводить

доказательства, проистекающие от чьего-либо суждения о вещи, т.е. от

авторитета.